Тайна булгаковского «Мастера…»

Первая жена Булгакова, Татьяна Николаевна, собиралась, как мы помним, открыть на дому шляпную мастерскую. Вторая жена, Любовь Евгеньевна, объездила всю Европу и вновь мечтала туда попасть. Ну а муровцы — те, что не спускают глаз с зойкиного «заведения», очень напоминают огепеушников, внимательно следивших за творчеством драматурга, что проживал во флигеле‑голубятне.

А теперь приглядимся к главной сюжетной пружине «Зойкиной квартиры». В ней рассказывается о том, как в некоем Доме, принадлежащем экстравагантной Даме, двое энергичных мужчин затевают некое Дело, неугодное властям. Когда же это Дело становится на широкую ногу, один из тех, кто был допущен обслуживать «заведение», вонзает нож в главного идеолога затеянного предприятия. И власти неугодное им

Дело прикрывают.

Разве в этом сюжете не прочитывается судьба постановки «Дней Турбиных»? Ведь это «дело» было затеяно в доме, где царила экстравагантная Дама (Мельпомена), и которым руководили двое энергичных мужчин (Станиславский и Немирович‑Данченко.). Разве не вонзалось критическое жало газетных статей в сердца драматурга и актёров? Разве власти не запрещали неугодные им «Дни…»?

Все эти совпадения говорят о том, что в «Зойкиной квартире» Булгаков пересказал часть своей собственной творческой биографии. Прикрыв лица персонажей пьесы искусно придуманными масками.

Кстати, и сам драматург в интервью журналу «Новый зритель» (№ 40 за 1926 год) высказался по поводу вахтанговского спектакля так:

«Это трагическая буффонада, в которой в форме масок

показан ряд дельцов нэпманского пошиба в наши дни в Москве».

Булгаков сам заговорил о «масках», в которых щеголяют его герои. Впрочем, на это его высказывание тогда не обратили внимания. Или не увидели в нём ничего необычного. Даже сверхбдительные реперткомовцы отнеслись к вахтанговскому спектаклю (после внесения в пьесу соответствующих исправлений) вполне благосклонно. Актёр В.В. Куза сообщал драматургу вскоре после премьеры:

«Главрепертком приветствовал спектакль, назвал его интересным и общественно‑ценным».

Придирки и требования запретить «Зойкину квартиру» возникли значительно позднее. Даже Л.Е. Белозёрская с неподдельным недоумением писала о судьбе этой пьесы:

«Положив руку на сердце, не могу понять, в чём её криминал, почему её запретили».

А не стали ли причиной гонения на «Зойкину квартиру» те подозрительные «маски»,что носили её герои? Что если кто‑то из влиятельных критиков приподнял одну из этих «масок» и увидел под нею совсем иное лицо?

О том, когои какприкрывают «маски»в булгаковских повестях, мы уже знаем. Теперь же они — по словам самого драматурга — стали прикрывать лица «дельцов нэпманского пошиба».

Что же это за «дельцы

»?

У одного из них «пошиб» явно не нэпманский, а политический. Речь идёт о Гусе‑Ремонтном.

Дальневосточный «гусь»

Современники Булгакова двух персонажей «Зойкиной квартиры» — Гуся‑Ремонтного и его пассию Аллу Вадимовну — должны были узнать сразу. Ещё бы, сама власть настойчиво рекомендовала подвергнуть осмеянию колоритную парочку, наделавшую тогда много шума. За давностью лет история эта основательно подзабыта, поэтому поговорим о ней поподробнее.

Всё началось с того, что в 1921 году Ленин, искавший себе верных сподвижников, пригласил в Москву А.М. Краснощёкова, главу правительства и министра иностранных дел Дальневосточной Республики. Точнее, бывшего главу и бывшего министра, поскольку к тому времени Александр Михайлович всех своих высоких постов успел уже лишиться.

Краснощёков (он же Фроим‑Юдка Мовшев Краснощёк, он же Абрам Моисеевич Тобинсон) родился и вырос в украинском городе Чернобыле. К подпольной антиправительственной деятельности энергичного паренька привлёк его земляк Моисей Урицкий, будущий глава ВЧК Петрограда. В 1902 году юный социал‑демократ эмигрировал из России и осел за океаном. Окончив чикагский университет, долгое время работал в американских профсоюзах. После Октябрьской революции вернулся в Россию и занялся активной политической деятельностью.

Своей образованностью и солидным международным опытом Краснощёков выгодно отличался от многих других соратников Ильича. Вот Ленин и назначил его заместителем народного комиссара финансов и поставил во главе одного из советских банков.

Столь стремительный взлёт «чужака» с Дальнего Востока не на шутку встревожил большевистскую партийно‑государственную элиту. В опытном и деятельном политике старая кремлёвская гвардия почувствовала конкурента, притом весьма опасного. Встревоженные вожди затаились и принялись ждать, когда ленинский выдвиженец сделает неверный шаг.