Тайна булгаковского «Мастера…»

«Зойкина квартира»

Булгаковеды давно установили, что поводом к написанию пьесы послужил неожиданный визит к Михаилу Булгакову двух театральных работников. Случилось это где‑то в середине 1925 года, куда мы на время и перенесёмся. Гостей было двое, и оба оказались из…

Но пусть лучше об этом расскажет Л.Е. Белозёрская. Правда, она, как всегда, не очень точна в деталях. Например, театр, который представляли гости, таковым в ту пору ещё не был и назывался Вахтанговской студией. Но на суть излагаемой истории это обстоятельство не влияет, поэтому и обратимся к воспоминаниям Любови Евгеньевны.

Итак, на «голубятню», что располагалась в Чистом переулке, нагрянули неожиданные гости.

«Оба оказались из Вахтанговского театра. Помоложе — актёр Василий Васильевич Куза…постарше — режиссёр Алексей Дмитриевич Попов. Они предложили Михаилу Афанасьевичу написать комедию для театра.

Позже, просматривая отдел происшествий в вечерней „Красной газете“ (тогда существовал таковой), Михаил Афанасьевич натолкнулся на заметку о том, как милиция раскрыла карточный притоп, действовавший под видом пошивочной мастерской в квартире некой Зои Буяльской. Так возникла идея комедии „Зойкина квартира“».

Есть и другие версии зарождения замысла этой пьесы, по которым хозяйка «квартиры» списана не с Зои Буяльской, а с…

Впрочем, не в этом главное. Важнее то, что к концу 1925 года пьеса была завершена, 1 января 1926 года с театром был заключён договор, 11 января Булгаков читал свой драматургический опус вахтанговцам, а 4 марта «Известия» сообщили:

«Начались работы по постановке новой пьесы М. Булгакова „Зойкина квартира“».

На генеральную репетицию 26 апреля была приглашена публика, состоявшая в основном из представителей курирующих органов. После просмотра спектакля кураторы заявили, что на такую

постановку они не могут дать разрешения. И потребовали серьёзных переделок в тексте пьесы.

26 июля Михаил Афанасьевич писал режиссёру А.Д. Попову:

«Я сейчас, испытывая головные боли, очень больной, задёрганный и затравленный, сижу над переделкой. Зачем?

Я переделываю, потому что, к сожалению, я „Зойкину“ очень люблю и хочу, чтоб она шла хорошо.

И готовлю ряд сюрпризов».

Ох, лукавил Булгаков! Заявляя (на полном серьёзе) о вещах, которые вряд ли имели место на самом деле.

Голова у него, вполне возможно, действительно изредка побаливала — с кем, как говорится, не бывает. Но были ли основания писать о «затравленности», изображая себя «задёрганным» и «очень больным»? Ведь на дворе стояло лето, время отпусков. И «травить» Булгакова пока ещё никто не собирался — до премьеры «Дней Турбиных» было ещё три месяца, и всё внимание критикующей советской общественности было направлено в тот момент на стирание в порошок «лунной» повести Бориса Пильняка.

Но Михаил Афанасьевич продолжал упорно жаловаться на здоровье. 19 августа он написал Вересаеву:

«Мотаясь между Москвой и подмосковной дачей (теннис в те редкие промежутки, когда нет дождя), добился стойкого и заметного ухудшения здоровья».

Опять «ухудшение»? К тому же «стойкое» и «заметное». Какое‑то маниакальное стремление объявлять себя нездоровым.

Впрочем, не следует забывать, что многое из того, о чём говорил или о чём писал тогда Булгаков, не всегда, скажем так, надо принимать за чистую монету Слишком обожал он разного рода розыгрыши и мистификации. Слишком любил напускать туман в глаза и наводить тень на плетень. А истинное положение вещей старался скрыть самым тщательнейшим образом.

Л.Е. Белозёрская в своих воспоминаниях так прямо и заявила:

«М[ихаил] А[фанасьевич] — наискрытнейший человек… он знаменитый притворяшка».