Тайна Черного моря

Пусть лицедейство и не являлось главным в жизни подчиненных, однако в вопросах маскировки командир соблюдал крайнюю щепетильность. Если его люди выдают себя за актеров пекинской оперы, значит, они должны быть лучшими актерами пекинской оперы. Должны петь лучше, чем певцы оперы «Сы си», должны плясать лучше, чем танцоры оперы «Чуньтай», и должны декламировать лучше, чем чтецы из «Хэчунь».

Даже если Господин Доктор и остался доволен внешним видом ближайшего помощника, то ничем этого не показал. Он беззвучно пошевелил бескровными губами, словно еще не решив, какой приказ отдать, и наконец еле слышно спросил:

— Обстановка?

Звук его голоса походил на шорох разрываемой рисовой бумаги.

Докладывать обстановку, продолжая игру на музыкальном инструменте, значило выразить непочтение, и Дай прекратил мучить струны сипи. Далее солирующий на сцене Цао Цао был вынужден издавать звуки гимна только под заунывный стон эрхуана [64], извлекаемый Чу Юйцзяо. Однако вербально отвечать со сцены кому-то из-за кулис противоречило всем театральным правилам — не только восточным, но и мировым. Поэтому Дай отодвинулся в полутень возле шелкового задника, но так, чтобы оставаться видимым для Господина Доктора, и принялся выделывать пассы, стараясь попадать в ритм императорской арии и по-прежнему глядя в зал: левая рука с оттопыренными четырьмя пальцами плавно изгибается над головой, оттопырив четыре пальца; правая, с зажатым в ней сипи и отставленным большим пальцем, поднимается на уровень плеч; Дай немного приседает, скрестив ноги, и откидывает голову назад; потом медленно поворачивается вокруг своей оси, разведя руки в стороны, кланяется налево, сгибает левую ногу в колене, легонько хлопает по ней инструментом...

Заметив, как старательно выкаблучивается актер, и подумав, что так и надо, осветитель за «пистолетом» на галерке, из русских, навел на него свое орудие труда. Оказавшись в круге света. Дай Няньчжан на миг сбился с ритма, но тут же продолжал как ни в чем не бывало докладывать:

— До окончания спектакля сорок одна минута. На спектакль продано двести тридцать три билета. Среди купивших, лиц категории «тао» — ни одного. Лиц категории «хэнь» — ни одного. Категории «ею» — три человека.

Угловатая, меняющая очертания тень мима жадно облизывала декорации. Сцена томно поскрипывала сухими досками.

Зрителям пантомима нравилась. Зрители, до этого напряженно пытавшиеся въехать в сюжет оперы, начали шушукаться.

Только после доклада, на правах ближайшего, проверенного временем слуги, Дай позволил себе ненавязчиво и с подобающей тревогой спросить плавным движением левой руки сверху вниз: «А что случилось?».

— Началось, — холодным шепотом бросил помощнику Господин Доктор. И по расширившимся на миг глазам понял, что услышанное истолковано правильно.

Раскрашенный в синий и лиловый Дай Няньчжан с покорной понуростью опустил руку с зажатым в ней сипи к дощатому настилу сцены. Это не было проявлением слабости. Это был безмолвный вопрос готового выполнить любое распоряжение слуги: «Прикажете остановить спектакль?»

Именно такого и подбирал себе в замы Господин Доктор. Не умеющего здраво рассуждать, зато готового в любое время дня и ночи с радостью умереть за командира. Не сомневающегося в правильности любого начальственного решения, как вербуемый в английский спецназ непалец.

Но что же делать? Спектакль прерывать нельзя: это будет выглядеть подозрительно. Но и ждать сорок минут Доктор не мог: каждый миг промедления приближал роковое завтра и грозил катастрофой.

— Действие продолжать, — выдержав паузу, решил Доктор. И тут же, без перехода, резко потребовал: — Перечислите зрителей категории «ею».

Дай словно ждал именно этого приказа, начал отчет: три раза легонько, неслышно топнул правой ногой по полу, четыре раза — левой, на миг прищурился, точно от яркого света, потом низко опустил голову — так, чтобы стала видна его перевитая золотой лентой косица, потом сложенными щепоткой пальцами левой руки изобразил волну, сделал три шажка назад, три шажка вперед...

«Шестой ряд, четвертое место: Светлана Золотарева, журналистка, трижды ездила в Китай челноком. Девятый ряд, восьмое место: Леонид Рязанцев, дальние родственники в Харбине. Связей не поддерживает. Одиннадцатый ряд, одиннадцатое место: Лисицын Денис Андреевич, искусствовед. Восточный факультет университета. Докторская диссертация по творчеству Лао Шэ».

— Терпеть не могу Лао Шэ, — без интонации процедил сквозь зубы Господин Доктор и крючковатым пальцем потянул к себе край кулисы, чтобы выглянуть в зал.

Он не боялся нарушить актерский принцип «Если, стоя за кулисой, ты видишь зал, то и зал видит тебя» — благо, режиссерское решение монолога Цао Цао позволяло совершить задуманное, оставаясь незамеченным, а идиот-осветитель к этому времени свой инструмент уже убрал, смекнув, очевидно, что в графике включения света «пистолет» на правой кулисе задействован не был. Освещена была только фигура Цао Цао с воздетыми руками, остальные персонажи таяли во мраке.