Тайна cредневековых текстов. Библиотека Дон Кихота

Очень простая. Во всяком случае, таковой она мне и представлялась до самой последней минуты. Я должен был втайне следить за вами, как охотник. Если бы возникла в том нужда, то я бы и денег подбросил, и из беды выручил бы, и подкупил бы кого надо. Медиум медиумом, а соломки подстелить никогда не повредит. До поры до времени я выполнял бы роль вашего ангела-хранителя. Издатель Безрученко снабдил меня достаточными средствами и необходимыми связями. Все для подстраховки, конечно. Но вот штука-то в чем: я сам решил поменять правила игры и открыть свое инкогнито.

А с какой целью, позвольте полюбопытствовать?

Как вы не понимаете: я же писатель. Плохой ли, хороший, но писатель, господин Воронов. И учитель у нас с вами был один и тот же – профессор Ляпишев. Он первый догадался о существовании Книги. Я, конечно, служил Золотому Тельцу вот этой самой рукой, но потом-то мне пришлось ее отсечь. Ловлю на себе ваш недоверчивый взгляд, вижу и знаю, какой вопрос последует. Да, пришили ее, пришили на прежнее место, согласен. Двойственная ситуация: отсечь вроде как отсек, а рука – вон она: нагло пальцами шевелит, как будто ничего и не произошло. Пришили, пришили ее! – перешел уже на крик Грузинчик.

Да не волнуйтесь вы так. Ничего я такого и не думал, – попытался успокоить своего собеседника Воронов.

Пришили, согласен, пришили, – все не унимался писатель-инвалид. – Ну и что из того? В прямом смысле слова – это рука моя, но она и не моя вместе с тем.

Как это?

Не моя, и все тут. От моего тела она отделилась, так?

Так.

Значит, моей на какой-то срок уже не считалась, так?

Так.

Значит, в течение этого срока рука моя могла поднабраться чего-то такого, чего в моем теле отродясь не было, например бактерий разных, так?

Так.

Хорошо. А если предположить существование не только бактерий, а там разных энергетических полей, то вот рука моя, будучи пришитой на прежнее место, словно вернулась из космического путешествия и теперь пытается влиять на весь остальной организм, включая и мозг.

Интересная теория.

В том-то и дело, что это не теория, а самая что ни на есть практика и правда жизни. Поверите или нет, но это рука время от времени начинает мне подсказывать то или иное решение запутанной проблемы. Вот как сейчас, когда я решил снять завесу инкогнито и выйти прямо к вам на контакт. Отрубив себе руку, я искупил свой грех, искупил кровью. Я не виноват, что стал причиной массового помешательства, и люди решили, что это стильно – рубить себе руки.

Успокойтесь. Я вас ни в чем не виню. Я просто хочу получше разобраться в ваших мотивах – вот и все.

Мои мотивы? Да я и сам их не знаю. Скажу честно: я не знаю, зачем вышел к вам. Может быть, просто из жалости. Не люблю, когда человека вслепую используют. Но, скорее, это сама рука мне подсказала, как поступить. Сторожев подло с вами обошелся. Он завел вас, рассказав о Книге, сманипулировал вами ради своих тайных целей. Вы, судя по всему, законченный идеалист? Ведь так?

А что ж здесь плохого?

Да ничего. Просто вами на почве идеализма легко манипулировать. Вас толкнули в объятия опасной Книги, а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо.

Знаете, Грузинчик, а я ни о чем и не жалею. Я с самого начала подозревал, что Сторожев не совсем честен со мной. Ну и что? Скажу откровенно: я всей душой поверил в эту самую Книгу. Что же здесь плохого? Если Она действительно существует, то мы с вами имеем шанс приобщиться к чему-то грандиозному. Разве это не прекрасно? А так сиди, пиши себе никому не нужные статьи и монографии, веди скучную жизнь кабинетного ученого, книжного червя. И вдруг этому червю откуда-то сверху спускают соломинку, и он, червь, начинает по этой соломинке вверх карабкаться. Да черт с ним, со Сторожевым. Сманипулировал мною – и на здоровье. Главное, у меня появилась сейчас грандиозная цель в жизни – найти живую Книгу.

Да, теперь я понимаю, насколько Сторожев оказался прав в своем выборе. Вам и с ума-то сходить не надо. Вы уже чокнутый. Вы что, в самом деле не понимаете, как может быть опасна для вас встреча с Книгой? Тогда полюбуйтесь, полюбуйтесь на мою руку.

И тут писатель Грузинчик вынул правую искалеченную руку из черной шелковой перевязи, которая в виде широкого платка крепилась у него на шее. Своей левой рукой писатель размотал бинт и прямо в нос профессору сунул свой отвратительный шрам.

Воронов даже дернул головой от неожиданности. Шрам был впечатляющим. Казалось, что руку пыталось сожрать какое-то кровожадное чудовище, откусить и выплюнуть, как конец гаванской сигары перед тем, как закурить. Руку словно жевали и пробовали на вкус.

Полюбуйтесь, полюбуйтесь! И прошу заметить – все это человек сам с собой проделал. Добровольно.

Забинтуйте, а то меня вырвет, – взмолился упавшим голосом профессор.

Мне предстоит еще одна операция. На этот раз косметическая, – словно оправдываясь, пояснил Грузинчик.

Вновь замолчали, прислушиваясь к убаюкивающему звуку струй фонтана. Гога, как ребенка, принялся пеленать свою увечную руку. Воронову стало писателя необычайно жаль.