Тайна двух медальонов

Стэнли открыл дверцу машины и уже ступил ногой на мостовую. Но вдруг отпрянул назад, и Каролина удивленно взглянула на него. И тут глаза миссис Диксон расширились от удивления. Женщина в кожаной куртке сошла с тротуара, пересекла проезжую часть и направилась прямо в сторону их машины. Каролина наклонилась и прикрыла руками лицо. Сквозь растопыренные пальцы она внимательно следила за женщиной, которая в двух шагах от машины вдруг резко развернулась и заспешила на противоположную сторону улицы. Она ускорила шаги, несколько раз даже пробежалась трусцой.

— Черт побери! — в ярости воскликнула американка. — Она решила сменить переговорный пункт именно сегодня. Непостижимо! — Однако Каролина сразу взяла себя в руки. — Следуйте за ней, Стэнли. Пешком. Машину оставьте мне. Наша операция сорвалась. Спасем же то, что еще можно спасти. Действуйте в темпе!

Роберт Стэнли пустился вдогонку за объектом слежки, а Каролина Диксон еще некоторое время ломала себе голову: произошло это случайно или с намерением? Неужели Блумэ что-то заподозрила?

Глава 5

Полицейский патрульной службы сделал два шага навстречу криминалистам. Встал навытяжку и по-военному отдал честь.

— Старший вахмистр Фридрих! — картавым голосом отрапортовал он. — Третий полицейский участок, Эдисонштрассе. Вместе с вахмистром Штрёзельманом и ефрейтором Клампфелем охраняю место происшествия.

Главный комиссар Майзель приподнял шляпу и представился. Остальные члены комиссии по расследованию убийств прошли в дом. Только ассистент Кройцц остался со своим шефом.

— Доложите подробности! — приказал Майзель старшему вахмистру. Он зашел под выступ крыши веранды, чтобы укрыться от дождя, начавшегося незадолго до их приезда. Старший вахмистр раскрыл записную книжку.

— Сегодня утром, восемнадцатого мая тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, в шесть часов пятьдесят пять минут, — начал он, — в третий полицейский участок позвонил доктор Лупинус. Он сообщил, что жена его убита. Назвал нам адрес: доктор Эрика Гроллер, Берлин — Далем, Вильдпфад, шестнадцать. Мы приехали сюда на патрульной машине в семь часов пять минут. Садовая калитка и входная дверь дома были приоткрыты. Лупинус ожидал нас в прихожей. Он предъявил свои документы, данные я выписал. В ответ на наши вопросы он заявил, что его жена жила здесь под своей девичьей фамилией. На веранде видны следы борьбы: большая голубая ваза лежит разбитая на полу, на некоторых осколках имеются следы крови. Следы крови есть также на полу и на гардинах одного из окон. Рядом с входом валяется матерчатый ремешок, очевидно от сумки. Один стул опрокинут, скатерть на столе свисает до пола. Лупинус показал, что вещи не тронуты. Он проводил нас в спальню жертвы. Женщина лежит в постели на спине. У изголовья кровати и на прикроватном коврике находятся рвотные массы. На ночном столике стоит стакан с чайной ложкой. На полу, па расстоянии полуметра от кровати, лежит капсула из-под таблеток. На теле женщины видны трупные пятна. В ванной мы обнаружили влажное мыло, а на полотенце — увлажненный край. Осмотр остальных помещений еще не производился.

— Спасибо, — буркнул Майзель. — Какие действия вы еще предприняли?

— Доктор Лупинус взят под охрану ефрейтором Клампфелем. В саду виллы найдены отчетливые отпечатки обуви. Вахмистр Штрёзельман охраняет их, можете осмотреть.

— Пусть он отведет полицейских во внешнее оцепление. Так будет лучше. Поставьте своих людей охранять вход. Вахмистр должен избавить нас от домогательств прессы. Кройцц, — обратился Майзель к своему ассистенту, — возьмите весь участок под контроль и позаботьтесь о том, чтобы ни один газетный пройдоха не помешал нашей работе.

Стефан Кройцц повернулся кругом и пошел обратно к калитке. Отойдя на пару шагов, молодой криминалист скривил лицо, будто только что проглотил большую ложку рыбьего жира. «Началось», — с горечью подумал он. О неприязни Майзеля ко всему, что было связано с типографской краской и ротационными машинами, знал в полицейском управлении буквально каждый. Это стало постоянной темой для шуток, однако молодому ассистенту, веснушчатому и рыжеволосому парню, было не до смеха. Он чувствовал себя заложником этой причуды шефа. «Это чудачество старика, — говорил сам себе Кройцц, — со временем превратится в манию».

Сорокавосьмилетний главный комиссар Иоганнес Майзель действительно жил в постоянной вражде с прессой. «Газетчики и болтливые бабы — моя смерть», — говаривал он обычно. По доброй воле он газет не читал. И, подбирая в свой штат сотрудников женского пола, вел себя так же, как избалованная кинозвезда при выборе ролей. Его нынешняя секретарша была четырнадцатой по счету за последние три года. Она вроде бы пока держалась. Никто и никогда не слышал от нее ни одного лишнего слова. Того же он требовал и от своей жены. Как он склонил ее к замужеству, для всех так и осталось загадкой. До брака она работала диктором на радио.