Тайна имения Велл

Отрезок пути от женского крыла тюрьмы до ворот казался мучительно долгим и сопровождался бесконечным завыванием сирены. Продажа бензина по талонам, кажется, решила проблему заторов на дорогах в столице, вот только никто не отменил светофоры на перекрестках. Ощущения изменились, когда тюремный автофургон с неумолимой решимостью размеренно покатил по шоссе на север. Я так хорошо успела изучить в прошлом эту дорогу, что, когда размеренное движение сменилось покачиванием и поворотами, я поняла: автофургон едет по холмистой местности, а оттуда – в долину. Дышать сразу же стало гораздо легче, а во рту похожий на наждачную бумагу язык увлажнила долгожданная слюна. Пятнадцать минут ушло на то, чтобы медленно взобраться по дороге, тянущейся мимо церкви Литтл-Леннисфорд. Через двадцать пять минут автофургон выехал на прямой участок дороги, идущий вдоль огороженных столбиками полей, на которых выращивался хмель. Последний шанс обогнать едущую впереди машину, как мы говаривали в прежние времена. Сорок минут – и крутой поворот направо возле фермы Мартина. Автофургон, дребезжа, катил по извилистой дороге. Мы неслись к вершине холма, к вершине мира. Затем последний поворот налево. Теперь вся в выбоинах дорога вела вниз, мимо неогороженных полей, принадлежащих мне, вела в Велл.

– Почти приехали.

Слова тюремного надзирателя были лишними.

Автофургон сильно трясло на ухабах. Удивительно, что никто не удосужился их засыпать. Впрочем, мы и сами ничего с ними так и не сделали. Все эти выбоины проделали потоки воды, а Велл гордился своими лужами так, словно это были награды. Мы остановились. Решетка поползла в сторону.

– Мы выйдем на пару минут. Надо все проверить. Как вы себя чувствуете?

Очень мило с их стороны интересоваться моим самочувствием, вот только я не знала, что мне ответить. Не могу же я заявить, что чувствую себя прекрасно, после того как меня привезли в мой печально известный рай в тюремном фургоне.

– Хорошо. Спасибо.

Я сидела не шевелясь. В глубине души я не до конца доверяла неожиданному повороту в моей судьбе. Беспочвенные страхи, навеянные старыми военными фильмами, пытались выдернуть резиновый коврик из-под моих скованных ног. Вот сейчас меня вытащат из фургона, отведут к моему любимому дубу и пристрелят. Мое тело упадет бесформенной массой на прошлогодние сухие желуди и овечьи экскременты. Солдаты конвоя выбрались наружу. Двери за ними с шумом захлопнулись.

– С трудом могу поверить, – произнес женский голос уроженки графства Бирмингем. – Все случилось так, как они писали на том веб-сайте.

– Да неужели? – произнес водитель.

По тому, какую музыку он выбирал во время поездки, я поняла, что водитель интуицией явно не блещет.

– Все здесь так, как и прежде, три года назад. Поля зеленеют. Когда ты видел такую буйно зеленеющую траву?

Значит, мои поля до сих пор зеленеют.

Новые голоса. Приветствия… излишне формальные. Заговорил мужчина, по голосу молодой:

– Пообщайтесь с местными. Они говорят, что все, написанное в газетах, – правда. Когда она здесь жила, шли дожди, когда ее арестовали, наступила засуха.

– Где это случилось? – спросил водитель.

– Там… в лесу…

– Я из тех, кто считает эту старуху не спасительницей, а ведьмой.

– Она еще очень даже ничего как для старой ведьмы, хотя это дела не меняет.

Они, судя по всему, переместились ближе к дому, поэтому я не смогла дослушать остаток разговора. Осознав, как же просторно снаружи фургона, я ощутила приступ удушья. Затем меня начало подташнивать.

«Не сейчас», – приказала я сама себе.

Никаких больше видений. Никаких больше утопленников. Капельки пота выступили на лбу. Я попыталась поднять руку, чтобы утереть пот, позабыв, что руки скованы. Меня тоже тянуло в глубину. Я не сумасшедшая. Я нагнула голову так, что она оказалась между колен. Нельзя падать в обморок. Постепенно темнота внутри фургона прояснилась, воды отступили, и я вновь стала самой собой. Послышались приближающиеся шаги по гравиевой дорожке. Задние двери распахнулись.

– Вот вы и дома, – сказала женщина. – Выходите.

Солнечный свет меня не ослепил. Линялая голубизна апрельского дня осветила убогую обстановку тюремного фургона. Так художник, смешивая краски на палитре, достигает эффекта серости. Я попыталась подняться на ноги. Из-за низкой крыши пришлось пригнуться. Скованные руки я держала перед собой, словно собиралась молиться.

– Знаете что, – произнесла уроженка Бирмингема. – Садитесь-ка на край и вытяните руки вперед… Дом, милый дом! Надеюсь, кто-нибудь догадался все там у вас протереть. Когда я возвращаюсь вечером домой, большей радости для меня нет.

Женщина набрала код на кодовом замке, сковывающем мне руки и ноги.

Подошел водитель:

– Я бы на твоем месте не марал свои белые ручки в кухонной раковине.