Тайна Клумбер-холла

– А не находишь ли ты подозрительным, – проникнутый благоговейным страхом голос Эстер понизился до шепота, – что эти жрецы прибыли сюда из Индии именно в это время? Разве из всего, слышанного нами, ты не сделал вывода, что страхи генерала в некотором роде связаны с Индией и индийцами?

Это замечание заставило меня призадуматься.

– Что ж, теперь, когда ты об этом упомянула, – сказал я, – у меня возникло смутное воспоминание о том, что тайна генерала связана с каким-то происшествием, случившимся в тех краях. Я уверен, однако, что твои опасения тотчас же развеялись бы, если бы тебе довелось увидеть Рам Сингха. Он – воплощение мудрости и благожелательности. Он был шокирован нашим намерением заколоть барана или поймать рыбу для его стола, и сказал, что предпочел бы умереть сам, чем отнять жизнь у божьей твари.

– Конечно, очень глупо с моей стороны так нервничать, – храбро заявила сестра. – Но ты должен пообещать мне кое-что, Джек. Ты утром отправишься в Клумбер-холл, и если тебе удастся увидеться с кем-нибудь из его обитателей, ты должен рассказать им об этих странных соседях. Они скорее, чем мы, способны рассудить, имеет ли присутствие здесь этих буддистов какое-либо значение, или же нет.

– Ладно, малышка, – ответил я, и мы вошли в дом. – Ты чересчур взбудоражена всеми этими треволнениями, и тебе просто необходим крепкий и здоровый сон, чтобы прийти в себя. И всё же я сделаю то, что ты предлагаешь, и пусть наши друзья рассудят, представляют ли для них угрозу эти бедняги.

Я дал это обещание, дабы развеять опасения моей сестры, но при ярком солнечном свете, разбудившем меня утром, казалось абсурдным подозревать бедных вегетарианцев, потерпевших кораблекрушение у наших берегов, в каких-то дурных намерениях, и мне подумалось, что едва ли их прибытие в наши края могло представлять угрозу для обитателей Клумбер-холла.

Тем не менее мне и самому не терпелось побывать у Хэзерстоунов и узнать, не могу ли я быть чем-нибудь полезен, так что после завтрака я направился в Клумбер-холл. При том уединенном образе жизни, который вели наши соседи, они никак не могли ничего знать о недавних событиях. Поэтому я рассчитывал, что даже если мне приведется встретиться с самим генералом, то едва ли он отнесется ко мне, как к незваному гостю, – ведь я сообщу ему столько новостей!

У Клумбер-холла был всё такой же мрачный и меланхоличный вид. Заглянув в просвет между толстыми прутьями железной решетки в главных воротах, я тщетно пытался высмотреть кого-нибудь из обитателей поместья. Одна из высоких шотландских пихт была сломана бурей, и ее длинный красновато-коричневый ствол лежал прямо поперек поросшей травой подъездной аллеи, но никто даже не позаботился о том, чтобы убрать сломанное дерево.

На всём здесь лежала печать небрежения и запустения. Единственным исключением являлась массивная неприступная ограда, которая опоясывала имение, представляя собой внушительную, труднопреодолимую преграду для всякого потенциального нарушителя границ частных владений.

Я шел вдоль ограды, направляясь к старому месту наших с Габриелой встреч, и пытаясь обнаружить хотя бы узенькую щелочку, сквозь которую я мог бы бросить взгляд украдкой на дом. Тщетная надежда, ибо доски забора после ремонта были сдвинуты внахлест, обеспечивая тем, кто находится внутри, полную обособленность. Были заделаны также и все щели и глазки, в которые я имел обыкновение заглядывать прежде.

Однако в том месте, где у меня состоялся памятный разговор с генералом в день, когда он застал меня со своей дочерью, я обнаружил в заборе две расшатанные доски, между которыми оставался просвет дюйма в два, а то и больше.

В этот просвет я смог увидеть дом и часть лужайки перед ним. И никаких признаков жизни ни в одном из окон, ни снаружи дома! Невзирая на это, я устроился у забора с твердым намерением не покидать свой пост до тех пор, пока мне не представится возможность переброситься словечком с любым из обитателей Клумбер-холла. И в самом деле, при виде столь хмурого, безжизненного дома мое сердце внезапно сковал холод, и я скорее отважился бы перелезть через забор, рискуя навлечь на себя гнев генерала, чем возвратился бы домой без каких-либо известий о Хэзерстоунах.

К счастью, к такой крайней мере прибегать не пришлось, ибо не прошло и получаса, как я услышал резкий скрип отодвигаемого засова, и из парадной двери вышел генерал Хэзерстоун собственной персоной.

К моему удивлению, он был облачен в военную форму, но то была совсем не та форма, что принята нынче в Британской армии. Красный мундир казался непривычно коротким и давно выцвел. Брюки когда-то были белого цвета, но теперь превратились в грязновато-желтые. С красной орденской лентой на груди и висящей на боку прямой саблей, генерал стоял, словно живое воплощение ушедшего в прошлое типажа, – офицера времен афганской военной кампании сорокалетней давности.