Тайна корабля

Завтрашнее солнце еще не снялось с утренней мели: лагуна, островки, стена бурунов, начинавшая теперь оседать, ясно рисовались в розовеющем сумраке раннего утра, когда мы снова явились на палубу «Летучего Облачка»: Нэрс, я, помощник, двое матросов и дюжина светлых, девственных топоров, – явились воевать с массивной постройкой. Кажется, все мы чувствовали себя хорошо: так глубоко укоренился в человеке инстинкт разрушения, так увлекателен интерес охоты. Ведь нам предстояло теперь испытать, и притом в высшей степени, двойное удовольствие разрушения игрушки и игры в «Тепло и холодно» – забавы, которых мы не испытывали с младенческих лет. Игрушка, которую нам предстояло сломать, была глубоководное судно; спрятанная вещь, которую надо было отыскать, – огромное состояние.

Палуба была очищена и убрана, когда явилась шлюпка с завтраком. Я начал так подозрительно относиться к разбившемуся судну, что для меня было положительным облегчением заглянуть в трюм и убедиться, что он полон или почти полон рисом, упакованным в циновки по китайскому обычаю. После завтрака Джонсон и матросы принялись за груз, а Нэрс и я, выбив стекла в иллюминаторах и приладив виндзейль на палубе, принялись обыскивать каюты. Я не стану описывать работу наших первых дней, да и остальных, в том порядке, как она происходила, со всеми подробностями. Такое описание было бы возможно для нескольких офицеров и отряда матросов с военного корабля, сопровождаемых писцом, знакомым со стенографией. Для двух простых смертных, непривычных к употреблению топора и пожираемых желанием добиться результата, вся эта работа сливается в воспоминании в кошмар усилий, жары, спешки и недоумений: пот, градом льющийся с лица, возня крыс, испарения застоявшейся воды, щепки и осколки, летящие из-под топоров. Я удовольствуюсь изложением сути наших открытий скорее в логическом, чем в хронологическом порядке, хотя оба они практически совпадали, и мы кончили наше исследование кают прежде, чем могли удостовериться в характере груза.

Нэрс и я начали с того, что принялись вытаскивать на палубу и складывать в кучу у штурвала одежду, разные вещи, ковер, испорченные съестные припасы, жестянки с мясными консервами, словом, все что было в главной каюте. Затем мы обратили наше внимание на капитанскую каюту у правого борта. Пользуясь одеялами вместо корзин, мы перетащили на палубу книги, инструменты, одежду; затем Нэрс, ползая на коленях, принялся шарить под кроватью. Несколько ящиков манильских сигар вознаградили его поиски. Я открыл их, пробовал даже обрезать концы сигарных пачек, но тщетно – в них не нашлось запрятанного опиума.

– Ну, кажется, добрался наконец! – воскликнул Нэрс и, обернувшись на его голос, я увидел, что он вытащил тяжелую, обитую железом шкатулку, прикрепленную к переборке цепью с висячим замком. Он смотрел на нее не без торжества, которое мгновенно воспламенило и мою душу, но в то же время с каким-то придурковатым выражением удивления.

– Клянусь Георгом, оно в ваших руках! – воскликнул я и хотел пожать руку моему товарищу; но он или не заметил, или не захотел принять этого приветствия.

– Сначала посмотрим, что тут такое, – заметил он сухо. Затем, повернув шкатулку на бок, разбил замок несколькими ударами топора. Я присел рядом с ним, когда он снова поставил шкатулку как следует и поднял крышку. Не могу сказать, чего я, собственно, ждал; груда бриллиантов, быть может, удовлетворила бы меня; мои щеки пылали, сердце билось так, что, кажется, готово было лопнуть. И что же! Мы увидели только связку бумаг, аккуратно уложенных, и чековую книжку обычного образца. Я хотел снять крышку нижнего отделения, чтобы посмотреть, что находится под ней, но тяжелая рука капитана остановила мою руку.

– Стойте, хозяин! – сказал он. – Посмотрим, есть тут что-нибудь путное или только голландский хлам?

Он развязал пачку и принялся просматривать бумаги, с серьезным лицом и как будто умышленной медлительностью. Меня и мое нетерпение он, по-видимому, забыл, так как, покончив с бумагами, сидел некоторое время, размышляя; свистнул раз или два, сложил бумаги, снова перевязал их и затем уже поднял крышку.

Я увидел сигарный ящик, перевязанный куском лесы, и четыре холщовых мешка. Нэрс достал ножик, перерезал лесу и открыл ящик. Он был до половины наполнен соверенами.

– А мешки? – прошептал я.

Капитан распорол их один за другим, и поток серебряных монет разной чеканки полился на дно шкатулки. Не сказав ни слова, он принялся считать золото.

– Что это такое? – спросил я.

– Это корабельная казна, – ответил он, угрюмо продолжая свое занятие.

– Корабельная казна? – повторил я. – То есть деньги, на которые Трент вел плавание и торговлю? Тут же и его чековая книжка на владельцев? И он бросил это?

– Как видно, бросил, – сердито сказал Нэрс, продолжая считать; после этого я сидел молча, пока не кончился подсчет.

Тут оказалось триста семьдесят восемь фунтов стерлингов и около девятнадцати фунтов серебряной монетой; все это мы уложили обратно в шкатулку.

– Что вы думаете об этом? – спросил я.