Тайна леди Одли

Леди Одли поднялась и взяла лампу со стола.

– Деньги в гардеробной, – сказала она, – я пойду принесу их.

– О госпожа! – воскликнула вдруг Феба. – Я совсем забыла, я так расстроилась, что совсем позабыла.

– Забыла о чем?

– О письме, которое мне дали для вас, госпожа, как раз перед уходом.

– Какое письмо?

– Письмо от мистера Одли. Он услышал, как муж говорил, что я иду сюда, и попросил меня передать вам письмо.

Леди Одли поставила лампу на стол и протянула руку, чтобы взять письмо. Феба Маркс не могла не заметить, что маленькая, унизанная драгоценностями ручка дрожала, как лист.

– Дай мне его, дай мне его, – закричала госпожа, – я хочу знать, что еще он скажет.

Она почти выхватила письмо из рук Фебы в диком нетерпении, разорвала конверт и отбросила его в волнении; она едва могла развернуть лист бумаги.

Письмо оказалось коротким. Оно содержало следующее:

«Если миссис Толбойс осталась жива после ее предполагаемой смерти, о которой было сообщено в газетах и написано на надгробии на кладбище в Вентноре, и существует в лице дамы, которую подозревает и обвиняет автор этих строк, будет нетрудно найти кое-кого, кто может и желает опознать ее. Миссис Бакэмб, владелица Северных коттеджей в Уайлденси, без сомнения, согласится пролить свет на это дело, чтобы рассеять сомнения или подтвердить опасения.

Роберт Одли

3 марта 1859 г. Гостиница „Касл“, Маунт-Стэннинг».

Госпожа в ярости скомкала письмо и швырнула его в огонь.

«Если бы он стоял передо мной сейчас и я могла убить его, – прошипела она про себя, – я бы сделала это, сделала это!» Она схватила лампу и бросилась в соседнюю комнату, захлопнув за собой дверь. Она не могла видеть свидетеля своего жуткого отчаяния, она ничего не могла вынести, – ни себя, ни того, что ее окружало.

Глава 7. Зарево в ночи

Дверь между гардеробной госпожи и спальней сэра Майкла была открыта. Баронет мирно спал, его благородное лицо было хорошо различимо в приглушенном свете лампы. Дыхание его было спокойным и равномерным, губы изогнулись в полуулыбке – улыбке нежного счастья, которая часто появлялась на его лице при взгляде на свою красивую жену; улыбка снисходительного отца, с восхищением взирающего на свое любимое дитя.

Взгляд Люси, упавший на эту благородную отдыхающую фигуру, смягчился, в нем появилось чувство жалости. На мгновение собственный эгоизм уступил место нежному состраданию к другому человеку. Возможно, это была всего лишь наполовину нежность, в которой жалость к себе была так же сильна, как и к мужу, но впервые в жизни ее мысли вышли из привычной колеи собственных страхов и тревог, чтобы остановиться на грядущих горестях другого.

«Если они заставят его поверить, как несчастен он будет», – подумала она.

Но вместе с этой мыслью пришла и другая – о ее хорошеньком личике, очаровании, лукавой улыбке, низком музыкальном смехе, похожем на звон серебряных колокольчиков над широкими просторами полей и речкой, журчащей в туманный летний вечер. Она подумала об этом с мимолетным трепетом триумфа, который был сильнее, чем ее страх.

Даже если бы сэр Майкл Одли дожил до ста лет, что бы он ни узнал о ней, как бы ни презирал ее, разве сможет он когда-нибудь забыть это? Нет, тысячу раз нет. До его последнего часа в памяти останется она, такая красивая, чья красота в первый раз за всю его жизнь завоевала его восхищение, его преданную любовь. Ее злейшие враги не смогли лишить ее этого сказочного природного дара, таким роковым образом повлиявшего на ее легкомысленный разум.

Она мерила шагами гардеробную в серебряном свете лампы, обдумывая странное письмо, полученное от Роберта Одли. Люси долго ходила от стены к стене, прежде чем ей удалось привести в порядок свои мысли и она смогла заставить свой рассеянный разум сосредоточиться на угрозе, заключенной в письме адвоката.

– Он сделает это, – процедила она сквозь сжатые зубы, – он сделает это, если я не посажу его в сумасшедший дом или если…

Она не закончила свою мысль вслух. Она даже мысленно не закончила предложение, но какие-то новые непривычные удары сердца, казалось, выбили каждый слог в отдельности о ее грудь.