Это была такая мысль: «Он сделает это, если только какое-нибудь бедствие не обрушится на него и он не умолкнет навеки». Кровь бросилась в лицо госпожи, словно неожиданная и мгновенная вспышка огня, также внезапно погасшая, оставив ее белее зимнего снега. Ее руки, судорожно сжатые, разомкнулись и безвольно упали вдоль тела. Она остановилась – так же, быть может, как жена Лота после того рокового взгляда назад, на погибающий город; пульс ее все больше слабел, каждая капля крови застывала в жилах в том ужасном превращении из женщины в статую.
Леди Одли минут пять неподвижно стояла с высоко поднятой головой, неподвижно глядя перед собой – она не видела окружающих ее стен, а как будто заглянула в темную глубину опасности и ужаса.
Но мало-помалу она вышла из состояния неподвижности так же внезапно, как и впала в нее. Она очнулась от этого полусна, быстро подошла к своему туалетному столику и, усевшись перед ним, смахнула разбросанные на нем бутылочки с золотыми колпачками и баночки с тонкими китайскими благовониями, и посмотрела на свое отражение в большом овальном зеркале. Она была очень бледна, но больше ничего в ее детском лице не выдавало волнения. Линии ее изысканно очерченных губ были так прекрасны, что только очень внимательный наблюдатель мог заметить некоторую жестокость, так не свойственную им. Она сама увидела это и попыталась улыбкой согнать эту неподвижность статуи, но в этот вечер розовые губы отказывались повиноваться ей, они были плотно сжаты и больше не были рабами ее воли. Все скрытые силы ее характера сосредоточились в одной этой черте. Она могла управлять своими глазами, но ей не удавалось контролировать мускулы рта. Люси встала из-за столика, взяла темный бархатный плащ и шляпку из шкафа и надела их. Маленькие позолоченные часы на каминной полке пробили четверть двенадцатого, пока леди Одли занималась этим, и пять минут спустя она вновь вошла в комнату, где оставила Фебу Маркс.
Жена хозяина таверны сидела у очага в том же положении, в котором ее бывшая хозяйка размышляла в одиночестве у камина немного раньше этим вечером. Феба подбросила дров в огонь и надела шляпку и шаль. Она хотела быстрее попасть домой к своему грубому мужу, который мог в ее отсутствие натворить всяких бед. Она подняла голову, когда вошла леди Одли, и удивленно вскрикнула, увидев свою хозяйку одетой.
– Госпожа, – воскликнула она, – разве вы куда-нибудь идете сегодня вечером?
– Да, Феба, – спокойно ответила леди Одли, – я иду с тобой в Маунт-Стэннинг повидать судебного пристава и самой заплатить ему.
– Но госпожа, вы забыли, который час, вы не можете выходить в такое время.
Леди Одли ничего не ответила. Она стояла, взявшись за ручку звонка, и спокойно размышляла.
– Конюшни заперты, и люди уже спят, – шептала она. – Поднимется страшный шум и гам, чтобы приготовить экипаж, но, быть может, один из слуг потихоньку устроит это для меня.
– Но зачем вам выходить сегодня, госпожа? – вскричала Феба Маркс- Завтра вполне подойдет. Ничего, если и через неделю, наш хозяин уведет пристава, если будет ваше обещание уплатить этот долг.
Леди Одли не обратила на ее слова внимания. Она быстро вернулась в гардеробную, сбросила шляпку и плащ, и вернулась в будуар в своем простом костюме, небрежно зачесав назад волосы.
– А теперь, Феба Маркс, послушай меня, – начала она, схватив ее за руку и говоря низким повелительным голосом, требующим повиновения. – Послушай меня, Феба. Я собираюсь в таверну «Касл» сегодня вечером, рано сейчас или поздно для меня не имеет значения, я решила пойти и пойду. Ты спросила меня почему, и я тебе ответила. Я иду, чтобы самой уплатить этот долг и проследить, что деньги пойдут туда, куда предназначены. Здесь нет ничего необычного. Я собираюсь делать то, что часто делают женщины в моем положении, – хочу помочь любимой служанке.
– Но уже двенадцатый час, – взмолилась Феба.
Леди Одли нетерпеливо нахмурилась.
– Если об этом станет известно, – сказала она, все еще держа Фебу за руку, – я готова ответить за свое поведение, но я бы предпочла, чтобы это дело осталось в тайне. Думаю, что я могу выйти из дома и вернуться так, что меня не увидит ни одна живая душа, если ты сделаешь то, что я велю.
– Я сделаю все, что вы хотите, госпожа, – покорно ответила Феба.
– Тогда ты пожелаешь мне спокойной ночи, когда моя горничная войдет в комнату, и пусть она проводит тебя из дома. Ты пройдешь через двор и будешь ждать меня в аллее на другой стороне арки. Я присоединюсь к тебе примерно через полчаса, так как не смогу выйти из комнаты, пока все слуги не лягут спать, но ты будешь терпеливо ожидать меня.
Лицо леди Одли больше не было бледным. Яркое красное пятно горело на каждой из ее круглых щек, и ее большие голубые глаза светились неестественным блеском. Она говорила непривычно четко и быстро. У нее был вид человека, поддавшегося сильному волнению. Феба Маркс смотрела на свою бывшую хозяйку в немом изумлении. Она начала опасаться, что госпожа сошла с ума.