– Тогда, сэр, – продолжила швея, понизив голос, как будто ее могли подслушать мостовая или железные перила у домов, – это коттедж «Акация» на Пекхэм-Гроув. Вчера я отнесла туда платье для миссис Винсент.
– Благодарю вас, – сказал Роберт, записывая адрес в свою записную книжку. – Я вам чрезвычайно обязан, и вы можете быть уверены, что у миссис Винсент не будет неприятностей из-за меня.
Он приподнял шляпу, поклонился маленькой швее и вернулся к кэбу.
«В любом случае, мне повезло больше, чем булочнику, – подумал он. – Теперь к следующей остановке, путешествуем вспять по жизни госпожи».
Поездка из Бромптона до Пекхэм-Гроув оказалась долгой, и между Кресчент-Вилла и коттеджем «Акация» у Роберта Одли оказалось достаточно времени для раздумий. Он думал о своем дяде, слабом и больном, лежащем в дубовой комнате в Одли Корт. Он думал о красивых голубых глазах, сторожащих сон сэра Майкла; о мягких белых ручках, удовлетворявших его желания, когда он просыпался; низком музыкальном голосе, облегчающем его одиночество, утешающем его в преклонные годы. Как бы эта картина радовала его глаза, не знай он всего, о чем и не догадывались другие. Но когда он видел ту черную тучу, что нависла над домом дяди, какой лукавой насмешкой, злым обманом казалось это видение.
Пекхэм-Гроув, достаточно приятная в летнее время года, имела мрачный вид в серый февральский день, когда деревья стояли голые, а небольшие садики опустели. Оштукатуренные стены коттеджа «Акация» отделяют улицы лишь два высоких чахлых тополя. Зоркий глаз кэбмена уловил маленькую медную дощечку на воротах, указывавшую, что это коттедж «Акация», и он высадил мистера Одли на тротуаре перед маленькими воротами.
Коттедж «Акация» находился гораздо ниже на общественной лестнице, чем Кресчент-Вилла, и маленькая служанка, которая вышла к деревянной калитке и заговорила с мистером Одли, явно успела привыкнуть к схваткам с безжалостными кредиторами.
Она начала плести какие-то привычные небылицы о том, что она не уверена относительно места пребывания своей хозяйки, и сказала Роберту, что если он назовет ей свое имя и скажет, по какому он делу, то она пойдет и посмотрит, дома ли миссис Винсент.
Мистер Одли достал визитную карточку и написал карандашом ниже своего имени – «Относительно бывшей мисс Грэхем».
Служанка понесла карточку хозяйке, а Роберт остался в ожидании.
Через пять минут она вернулась с ключом от калитки. «Ее хозяйка дома, – сказала она, Роберту, впуская его, – будет счастлива встретиться с джентльменом».
Квадратная гостиная, куда она провела Роберта, в каждом крохотном украшении, в каждом предмете обстановки несла отпечаток бедности. Рабочий, обставляющий свою крошечную гостиную полудюжиной стульев из тростника, столом Пемброук, голландскими часами, маленьким зеркалом, фаянсовым пастушком и пастушкой и набором безвкусных чайных подносов, использует наилучшим образом свои скудные средства и обычно ухитряется добиться некоторого уюта; но леди, теряющая прекрасную обстановку дома, который она вынуждена покинуть и поселиться в небольшом жилище с жалкими остатками, приобретенными каким-нибудь милосердным другом на распродаже ее имущества, – эта леди отмечена печатью изящного разорения и безвкусной бедности, несопоставимой по несчастью с любой другой стадией, какой может достигнуть нищета.
Комната, которую рассматривал Роберт Одли, была обставлена убогими остатками, ухваченными от разорения, настигшего неблагоразумную школьную учительницу на Кресчент-Вилла. Пианино, шкаф, слишком большой для комнаты, мрачный в своем пышном великолепии, с позолоченными лепными украшениями, края у которых откололись; и карточный столик на тонких ножках составляли основные предметы обстановки. Потертый клочок брюссельского ковра покрывал центр комнаты и образовывал оазис из роз и лилий в пустыне выцветшего зеленого половика из грубой шерстяной материи. Заштопанные портьеры закрывали окна, на которых висели проволочные корзинки с какими-то ужасными растениями из семейства кактусовых, росшие вниз, словно какой-то сумасшедший класс растительности, чьим колючим, похожим на пауков отросткам взбрело в голову стоять на головах.
Мягкую зеленую скатерть на карточном столике украшали безвкусно переплетенные ежегодники и книжки о красоте, но эти литературные шедевры не привлекали внимания Роберта Одли. Он уселся на один из шатких стульев и терпеливо ожидал прихода школьной наставницы. Он слышал гул полудюжины голосов в соседней комнате и треньканье на вконец расстроенном пианино.
Он ожидал уже около четверти часа, когда дверь открылась и хорошо одетая леди со следами былой красоты на лице вошла в комнату.
– Мистер Одли, я полагаю, – промолвила она, делая Роберту знак садиться и располагаясь в кресле напротив. – Надеюсь, вы извините меня, что я заставила вас ожидать, но мои обязанности…
– Это мне следует извиниться за то, что я побеспокоил вас, – вежливо ответил Роберт, – но причина, побудившая меня нанести вам визит, весьма серьезна. Вы помните ту леди, чье имя я написал на карточке?
– Конечно.