Тайна моего двойника

Тогда я и пристала к маме. Мама недоуменно пожимала плечами и заверяла, что никакой сестры-близняшки у меня нет и никогда не было. Что я родилась одна-единственная – ее дочка, ее дочурка, ее ребенок… Она почему-то расплакалась, потом пошла пить валокордин.

Конечно, мама могла так рассентиментальничаться из-за воспоминаний о маленьком пушистом бэбике, которым я была когда-то, когда умещалась в маминых руках, а теперь вымахала в здоровую дылду и к тому же переехала к Игорю, и мама скучает в одиночестве, ведь у нее никого, кроме меня, нет… Ну и так далее. Но что-то было все же подозрительное в ее валокордине…

Я сказала: «Мам, ну пожалуйста, скажи правду… Ты что-то недоговариваешь… Я ведь чувствую».

Мама покачала головой, глядя на меня укоризненно.

– Знаешь, почему мы развелись с твоим отцом? – заговорила она наконец. – Не только потому, что он пил. Но еще и потому, что он меня довел своей ревностью. Ты ведь на него не похожа… Совсем не похожа. Ни чуточки.

Я молчала, не зная, что последует – или не последует? – за этим вступлением. Но мама замолчала. Наконец я отважилась:

– Скажи… отец действительно… мой?.. Или?..

Мама подняла на меня удивленные глаза и, заливаясь краской, как первоклассница, сказала твердо:

– Я твоему отцу не изменяла.

– Извини, мам, не думай, я просто спрашиваю, чтобы понять… Всяко бывает в жизни, – рассудила я философски.

Мама, кажется, удивилась еще больше моей мудрости. Потом улыбнулась и покачала головой:

– Но ты ведь и на меня не похожа. Никогда в твоем лице не промелькнуло сходства с кем-то из нас или хотя бы с дедушками-бабушками… Я наблюдала как медсестра целые семьи и знаю: родился младенец – ни на кого не похож, в год становится похож на папу, к десяти вдруг мама проявляется, к двадцати какая-нибудь бабушка или тетя… Или наоборот. Но ты – никогда, ни на кого. Понимаешь?

– Конечно. Но только что, по-твоему, следует из факта, что я ни на кого не похожа?

– Я иногда думаю, что тебя перепутали в роддоме, – вздохнула мама. – Я надеюсь, что ты не станешь из-за этого думать, что я тебя люблю меньше, чем могла бы любить родную дочь? – торопливо добавила она.

– Ты чего? С какой стати мне так думать? – Я искренне удивилась ходу ее мысли.

– Ты не знаешь, что бывает с детьми, которые узнают, что их усыновили… – снова вздохнула мама. – Случается даже, что они сбегают из дома. В других странах уже давно поняли, какой это шок, и с детства приучают ребенка к мысли, что у него приемные родители…

Ага, подумала я, в таком случае моя копия должна знать, что она приемная дочь…

И удивилась сама себе: я эту девушку уже зачислила в свои сестры! А ведь, строго говоря, я ее видела только несколько мгновений, да еще издалека!

– А у нас до сих пор хранят в тайне, – продолжала мама, – а потом – нате вам, приехали, от тебя родная мать отказалась, а мы тебя усыновили… Какая травма для юношеской психики!

– Ну я же не идиотка, – заверила я маму. – И психика у меня уже давно не юношеская. Так ты меня удочерила?

– Что ты! Нет, конечно. Я всегда думала, что ты моя дочь! Только иногда, глядя на тебя, начинала сомневаться, не перепутали ли тебя в роддоме.

– Я в каком роддоме родилась, между прочим?

– Имени Индиры Ганди.[1]

– Может, там можно посмотреть в старые архивы? Кто еще в тот же день родился, сравнить?

– Не хочу, – отрезала мама. – Ты моя дочь, и если тебя и перепутали, то значит, кто-то растит моего ребенка и любит его, как родного, ни о чем не догадываясь. Мне не нужен никакой другой ребенок, кроме тебя! И я не буду никого искать и разрушать чужое семейное счастье!

Моя милая мама, почему она так уверена, что у кого-то непременно должно быть счастье? Что кто-то так же любит чужого ребенка (считая его своим), как она меня?

Некоторое время мы молчали, созерцая друг друга в наступающих сумерках.

– У тебя зрачки расширяются, когда ты так смотришь, аж глаза черными делаются. – Мама передернула плечами, и я только сейчас сообразила, что, задумавшись, уставилась на нее, не мигая. – Тебе не нужно ли об очках подумать?

– Мам, нас не могли в роддоме перепутать. Если нас было две… Двойняшек не путают. А если бы и перепутали, тогда у тебя были бы чужие двойняшки вместо твоих, но сразу две штуки, а не одна из них. Понимаешь?

– Тем лучше, – пожала плечами мама. – Значит, эта девочка просто на тебя похожа.

Отчего-то день отъезда, который я так ждала и так торопила, мне оказался не в радость.

На сердце была какая-то тяжесть, словно дурное предчувствие. Я долго мучилась, пытаясь понять, откуда оно исходит, но так и не сумела. И только в аэропорту, проходя таможенную зону, я поняла, в чем дело. Оглянувшись, чтобы еще раз помахать Игорю, я увидела написанное у него на лице облегчение.

Игорь был рад избавиться от меня!