Тайна моего двойника

Я помедлила, не понимая, к чему ведет это действо, но руки все же подняла, закинув их за голову. Джонатан подлил геля на варежку и прикоснулся к подмышкам. От холодного геля и от щекотки тело мое пошло пупырышками и соски встали торчком.

– Что, щекотно? – усмехнулся он, подняв на меня глаза.

Я не ответила.

Дойдя до низа живота, он невозмутимо намылил светлые волосики на моем лобке и скомандовал:

– Повернись-ка.

Я повернулась спиной. Энергично пройдясь от шеи вдоль позвоночника, его варежка закружила на моих ягодицах. Я боялась пошевелиться. Во мне поднялось такое острое желание, которого я еще никогда в своей жизни не испытывала, и я, чувствуя, как слабеют мои колени, изо всех сил старалась его не выдать, с замиранием ожидая, что же будет дальше, куда отправится варежка…

Или он разденется и заберется ко мне в ванну?..

Или домоет меня и отнесет в постель?..

От этих мыслей я почти теряла сознание, точно зная, что сопротивления я не окажу. Я боялась шелохнуться, тело мое словно окаменело от напряжения, и мне вспомнились античные мифы, в которых кто-нибудь нет-нет да и обратится в столб.

Уж не знаю, выразилось ли что-нибудь на той части моего тела, где вовсе нет лица, или это напряжение всех моих мышц меня выдало, только варежка вдруг остановилась. Задержавшись на мгновенье на моем бедре, она вспорхнула и куда-то делась. Я продолжала успешно выполнять функцию столба, аж шею свело, только теперь внутри этого столба полыхал уже не огонь – пожар. Мои уши пытались уловить звук расстегиваемой на джинсах «молнии», руки мои просились упереться в стенку, поясница жаждала прогнуться, ноги сводило от желания раздвинуться – но я стойко стояла столбом, не желая быть первой. Ну же, ну же, торопила я, – я ведь больше не могу, я согласна, я на все согласна, прямо сейчас, в ванной, иначе я умру…

Громыхнул душ, и по моей коже заструилась вода.

– Ну вот ты и чистая.

Джонатан обхватил меня огромным полотенцем и стал легонько похлопывать по нему, промокая. Подвинул коврик к ванне, подал руку. Я перебралась через борт. Он развернул полотенце и наконец в открытую окинул меня всю восхищенным взглядом: «Ты красивая девочка».

И надел на меня банный халат.

Разочарованию моему не было предела. «Я тебе этого никогда не прощу», – злилась я, умирая от неутоленного желания, изо всех сил пытаясь не выдать всю эту компанию эмоций: желание, разочарование, злость. Ни за что!

Но Джонатан будто и не замечал, и даже вовсе не интересовался моими чувствами. Мне даже показалось, что он это делает нарочно и что в уголках его губ притаилась усмешка… Издеваешься, да? Ну мы еще посмотрим, кто кого!

Разъяренная, я переоделась, немножко подкрасила ресницы и вышла как раз в тот момент, когда в дверь позвонили: из ресторана доставили еду.

Несмотря на все мои переживания, аппетит мой оказался зверским. Уминая индейку, я избегала встречаться взглядом с Джонатаном – мне все казалось, что он прекрасно понимает, что со мной происходит, и играет в какую-то игру, в жанре «кошки-мышки» или «а ну-ка догони». «Не буду я тебя догонять, – злилась я, – ничего мне от тебя не нужно, и вообще у меня есть Игорь!» И боль резанула меня где-то в желудке – Игорь? Есть ли он у меня? И у кого он есть, мой Игорь? И мой ли… Я уже давно перестала названивать в Москву, домой. Мама все так же не имела ни малейшего понятия о нем; я же, чтобы маму напрасно не волновать, ей наврала, что Игорь уехал в связи с предвыборной кампанией Василия Константиновича по городам и весям нашей необъятной родины вербовать голоса избирателей. Это на самом деле могло быть и правдой, но не объясняло одной, самой важной, вещи: почему он сам мне не звонит? Даже не зная моего нового телефона, он мог найти сто разных способов добраться до меня, начиная со звонка моей маме, в надежде, что ей я оставила свой номер телефона…

– Надо ехать в Москву, Оля.

Голос Джонатана донесся до меня из другого мира. Я вскинула глаза. Должно быть, он все это время следил за выражением моего лица, и глаза его смотрели с участием и нежностью. Мне стало даже стыдно за мою самолюбивую злость. Может быть, первое впечатление, как это бывает почти всегда, оказалось самым правильным и он действительно гей? Он сказал мне тогда, в больнице: «Я люблю тебя»; но, может, речь шла о любви братской, человеческой? И он просто испытывает ко мне самые нежные дружеские чувства, немного забавляясь при мысли, что я способна воспылать к нему желанием? Выкинуть эти глупости из головы, приказала я себе. У меня давно не было близости с мужчиной – вот гормоны и заиграли в крови. А дружба – так даже лучше, если он действительно гомосексуалист…

– Ты меня расслышала?

Ах, да, в Москву, сказал он…

– Почему? – тупо спросила я.

– Ты сама не соображаешь, да? – усмехнулся он, ласково глядя.

– Я? Нет… Я в таком состоянии…

– Можем отложить эту беседу.