Тайна, не скрытая никем

Морин, как все местные жители, знала мистера Сиддикапа. Он когда-то работал на фабрике Дауда настройщиком пианино. Тогда он был полным достоинства, саркастичным маленьким англичанином с симпатичной женой. Они брали книги в библиотеке и были увлеченными садоводами – их клубника и розы славились на весь город. Потом, несколько лет назад, на семью посыпались несчастья. Сначала мистеру Сиддикапу сделали операцию на горле – вероятно, из-за рака, – и с тех пор он не мог говорить, только задыхался и рычал. К этому времени он уже перестал работать у Даудов – они теперь настраивали пианино с помощью какой-то электронной системы, которая была чувствительней человеческого уха. Потом превратности посыпались лавиной, и он опустился, всего за несколько месяцев пройдя путь от достойного старика до мрачного и отвратительного на вид старого хулигана. Грязные усы, потеки на одежде, кислый дымный запах, а в глазах вечная подозрительность, порой переходящая в ненависть. Если он не мог найти нужное в бакалейной лавке или оказывалось, что там поменялось расположение товаров на полках, он специально сшибал на пол банки и коробки с продуктами. Его больше не пускали в кафе, а к библиотеке он даже не подходил. Женщины из церковного кружка, в котором когда-то состояла жена мистера Сиддикапа, поначалу проведывали его, приносили еду своего приготовления – какое-нибудь мясное блюдо или выпечку. Но в доме страшно воняло и беспорядок был чудовищный даже для одинокого мужчины. К тому же мистер Сиддикап отнюдь не выказывал благодарности. Он вышвыривал недоеденные пироги и запеканки на дорожку перед домом, разбивая посуду. Какой женщине захочется, чтобы в городе шутили, что ее стряпню даже мистер Сиддикап есть не стал? И его оставили в покое. Иногда водители машин, едущих по шоссе, видели мистера Сиддикапа на обочине – тот неподвижно стоял в канаве, почти скрытый высокой травой и сорняками, а машины свистели мимо. Можно было на него наткнуться и в другом городке, в нескольких милях от дома, и тогда происходило нечто странное. На лице у него появлялась тень выражения из прежней жизни, готовность радостно удивиться – как положено, если вдруг встречаешь соседа вдали от места, где вы оба живете. Казалось, мистер Сиддикап надеялся, что в этот благоприятный момент откроется нечто запертое, слова вырвутся на волю. Может быть даже – что здесь, на новом месте, все перемены растают, как дым, что к нему вернутся и голос, и жена, и прежняя размеренная жизнь.

Люди обычно не были к нему жестоки. Его терпели, до определенной степени. Мэриан никогда не стала бы прогонять его со своего участка.

Она сказала, что на этот раз у него был особенно дикий вид. Не просто как в те минуты, когда он пытается объяснить, чего хочет, а слова не выходят, или когда злится на дразнящих его мальчишек. Голова у него моталась взад-вперед, а лицо вспухло, как у ревущего младенца.

«Ну, ну, мистер Сиддикап, что случилось? Что вы хотите мне сказать? Хотите сигарету? В этом дело – сегодня воскресенье и у вас кончился табак?»

Он мотал головой взад-вперед, потом стал дергать ею, как поплавок, вверх-вниз, потом снова принялся мотать головой взад-вперед.

«Ну, ну, определяйтесь уже», – сказала Мэриан.

Но он говорил только: «Ах, ахх». Он приложил обе руки к голове, сбив кепку на землю. Потом попятился от двери и принялся бегать зигзагами по двору между насосом и бельевой веревкой, издавая все те же звуки – «Ах, ахх» – и не в силах превратить их в слова.

На этом месте Мэриан встала, так резко отодвинув стул, что он чуть не опрокинулся. Она принялась изображать, что именно делал мистер Сиддикап. Она дергалась, кралась скрючившись, молотила себя руками по голове, хотя шляпку при этом не сбивала. Представление происходило перед буфетом, в котором стоял серебряный чайный сервиз, преподнесенный адвокату Стивенсу за его многолетние труды в Юридическом обществе. Муж Мэриан держал кофейную чашку обеими руками и не сводил с жены почтительного взгляда, – возможно, это требовало усилия воли. Что-то дергалось у него на лице – похоже, нервный тик. Мэриан во время всех своих выходок не сводила с него глаз и взглядом говорила: «Тихо. Сиди спокойно».

Адвокат же Стивенс, насколько могла судить Морин, ни разу не посмотрел на выходки гостьи.

– Вот так он делал, – заключила Мэриан, вернувшись за стол. Так он делал, и поскольку она сама нехорошо себя чувствовала, то подумала, что, может быть, у него что-нибудь болит.

«Мистер Сиддикап, мистер Сиддикап! Вы хотите сказать, что у вас болит голова? Хотите, чтобы я дала вам таблетку? Чтобы я отвела вас к доктору?»

Ответа не было. Все ее речи не могли его остановить. «Ах, ахх».