Тайна похищенного пса

Я побежал домой. Корже обещал побыть с Сапожником до восьми часов.

Мне повезло: мама лечила Жео зуб и не заметила моего опоздания, а папа еще не вернулся. Он появился через минуту после меня, и все сели за стол. Я с трудом сдерживал свои чувства.

— Ты так нервничаешь из-за тумана? — спросил папа.

Я подскакивал от малейшего шума, доносившегося с улицы. Вдруг мне послышался свист Сапожника, и я бросился к окну. Но это был всего лишь скрежет тормозов старой машины. Вернувшись к столу, я встретился глазами с папой. Он внимательно посмотрел на меня, пожал плечами, но ничего не сказал.

Раздевшись в своей комнате, я не стал ложиться — ведь когда голова лежит на подушке, условный сигнал можно и не услышать. С каждой минутой мое смятение нарастало. Часы на кухне пробили девять часов, девять тридцать, десять… Родители уже легли спать, в квартире воцарилась тишина. Тогда я встал и открыл окно, чтобы точно не пропустить сигнал Сапожника.

Я стоял у распахнутого окна, дрожа от холода и сырости. На церкви Круа-Русс пробило одиннадцать часов. Окончательно окоченев, я все-таки решил залезть под одеяло. Для успокоения я пытался убедить себя, что Сапожник, наверное, прошел во время ужина, как раз тогда, когда Жео стучал ложкой по тарелке, но мне это плохо удавалось. Пытаясь не заснуть, я прислушивался к малейшим звукам, доносившимся снаружи. На душе у меня скребли кошки. Съежившись под одеялом, подложив руку под голову, я все еще ждал, изо всех сил борясь со сном… Но в конце концов усталость взяла свое.

…Когда я проснулся, было светло и, судя по всему, уже довольно поздно. Голова у меня болела, мысли разбегались. Тут в комнату вошла мама с чашкой кофе с молоком, как всегда по четвергам[1].

Тиду! Почему ты спал с открытым окном, когда на улице собачий холод?

Мой измученный слух уловил только слово «собачий». Я вскочил.

— Собака?.. Кафи?.. Где он?..

Мама улыбнулась, подумав, что спросонья я вообразил себя в Реянетте.

— Бедный Тиду! Это от холода тебе снятся кошмары. Окна так плохо закрываются! Ты не простудился?

Я быстро поел и оделся. По четвергам была моя очередь ходить в магазин. Заодно можно успеть сбегать на набережную… С сумкой в руках я скатился по лестнице, чуть не сбив с ног консьержку, поднимавшуюся на третий этаж, и, не дослушав ее проклятий, через мгновение был. внизу.

Едва выйдя из дома, я увидел Корже, он уже подходил к улице Птит-Люн — наверняка чтобы меня успокоить.

Я крикнул ему издалека:

— Кафи приехал?

Корже безнадежно махнул рукой и опустил голову. Кафи не приехал вчера вечером. Корже уже успел побывать у Сапожника — тот прождал на набережной до одиннадцати часов. Грузовик так и не приехал. Сапожник мог бы и еще постоять, но он так замерз и проголодался, что вынужден был вернуться домой.

— Да не переживай ты так, — сказал Корже, хлопнув меня по плечу. — Раз грузовик не приехал — значит, он и не выезжал. Наверное, приедет сегодня.

Корже прав; видимо, я зря волнуюсь. Мы быстро все обсудили. Если Кафи не выехал из Реянетта — Фредерик мне, конечно же, написал, так что письмо, отправленное вчера, должны доставить в Лион сегодня.

Мне не терпелось все узнать точно. Мы побежали на набережную. Удивительно, но чем ближе мы подходили к условленному месту, тем сильнее сжималось мое сердце — словно от предчувствия беды.

У дверей склада выгружали овощи из двух небольших грузовиков. Сторож был другой, не такой приветливый, как вчера. Мы спросили, почему вчера вечером не пришел грузовик из Шаторенара.

— Как не пришел? — удивился сторож. — Вот, смотрите!

Он показал на большие светлые ящики, на которых черными буквами было написано: «Шаторенар». У меня кровь застыла в жилах.

А моя собака?

Какая собака?

Водитель, мсье Буасье, должен был привезти мою собаку. Я ждал его вчера вечером…

Все, что я могу тебе сказать, — так это то, что сегодня утром, открыв склад, я никакой собаки здесь не видел… и хорошо, что не видел — я их не люблю, пришлось бы ее выгнать.

Мы с Корже переглянулись. Оставалась одна надежда — хозяин «Пти-Божоле». Мы застали его в кафе за уборкой. У него была большая, совершенно круглая и почти лысая голова и маленькие черные усики. Я спросил, не оставлял ли у него случайно вчера поздно вечером некий Буасье собаку, предупредив, что за ней придут.

Собаку?.. Нет, не видел. Буасье не заходил. Я хорошо его знаю — он всегда выпивает стаканчик красного за стойкой, когда бывает здесь.

Но складской сторож сказал, что он вчера разгрузился.

Значит, он приехал очень поздно, когда кафе уже было закрыто. Я заканчиваю работу в половине одиннадцатого.

Все больше теряясь, я смотрел на Корже, ища объяснений.

Успокойся, — сказал мой товарищ. — Это значит только, что Кафи все еще в Реянетте. Может, он не захотел ехать с незнакомым человеком, а может, Фредерик не смог с ним расстаться.

Нет, я уверен — здесь что-то другое…