Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

Нам осталось ответить на последний вопрос: когда же сказка была Пушкиным написана? Исходя из всего изложенного, можно утверждать, что долго она в столе у Пушкина лежать не могла — жизненная ситуация накалялась с каждым днем; стало быть, она была написана не раньше второй половины 1833 года. Ответ — в той же пушкинской переписке того времени.

1 октября 1833 года Пушкин, как и собирался, по дороге из Оренбурга заезжает в Болдино и проводит там почти полтора месяца. В письме от 19 сентября, еще с дороги, он пишет: «уж чувствую, что дурь на меня находит — я и в коляске сочиняю, что же будет в постеле» ? Предчувствия его не обманули, он расписался, и, похоже, эта болдинская осень была не менее продуктивна, чем знаменитая.

Письма от жены заставили его взглянуть в глаза всем его тревогам, с которыми он уезжал из столицы. Трудно сказать, когда именно к нему пришел замысел «ГОРБУНКА», но, судя по настроению писем к жене и по тому, в какое бешенство его приводила сама мысль о возможности ее адюльтера с императором, если он в своих письмах даже не сдерживался от оскорбительной грубости, сказка в первой половине октября была уже завершена.

30 октября, сообщая о своем распорядке дня и о том, что у него один день похож на другой, Пушкин пишет: «Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов…» — то есть он каждый день работает (жена знала, что по утрам Пушкин пишет в постели). «

Недавно расписался, и уже написал пропасть». Пушкин лукавит: он расписался еще в дороге, а к этому моменту им уже написаны — как минимум — еще и «АНДЖЕЛО», и «МЕДНЫЙ ВСАДНИК», и «СКАЗКА О РЫБАКЕ И РЫБКЕ», скорее всего — и «ПИКОВАЯ ДАМА»,

и Бог знает, что еще, но если он уже написал или пишет «КОНЬКА-ГОРБУНКА», то он уже знает, что под своим именем сказку не издаст и жене о ней не скажет. Вот почему в тот же день в письме к В. Ф. Одоевскому, уже сообразив, что не всем написанным сможет открыто распорядиться, он осторожно пишет: «Приехал в деревню, думал, распишусь. Не тут-то было. Головная боль, хозяйственные хлопоты, лень — барская, помещичья лень — так одолели, что не приведи боже».

4 ноября он заканчивает «СКАЗКУ О МЕРТВОЙ ЦАРЕВНЕ» — она будет опубликована в февральском номере «Библиотеки для чтения».

6 ноября, незадолго до отъезда, «прикрывая» непечатное, Пушкин пишет жене: «Я привезу тебе стишков много, но не разглашай этого: а то альманашники заедят меня».

С моей точки зрения, можно смело ставить под сказкой дату: октябрь 1833 г.

«…Мы… пребываем в убеждении — писал Лацис — что болдинская осень — нечто из ряда вон выходящее. И только когда Пушкину вернут права на все им созданное, начнем привыкать к мысли, что болдинское изобилие было скорее правилом, чем исключением».

XV

А теперь можно попытаться реконструировать историю этой литературной мистификации, заодно поставив на свои места те аргументы, которые были опущены для удобства изложения.

Если тревоги октября 1833 года и не стали первотолчком, заставившим Пушкина обратиться к сюжету «КОНЬКА-ГОРБУНКА»,

то, по меньшей мере, укрепили Пушкина в этом намерении. В полный голос заявить о декабристах и судьбе России, предостеречь царя, нагло укладывающего его жену к себе в постель, возможность опубликовать убийственную эпиграмму на Бенкендорфа, с которым у него были давние счеты, — так многое и столь удачно сошлось в этой сказке, что в Петербург Пушкин собирался, уже зная, что опубликовать ее необходимо — пусть и не под своим именем, отодвинув догадку потомков о его авторстве в дальние времена.

По приезде в Петербург он сообщает Плетневу, что написал несколько сказок; Плетнева это не радует, поскольку «общее мнение» пушкинские сказки не приветствует. Решено: самую большую Пушкин пустит под псевдонимом, что Пушкин не без ведома Плетнева уже проделывал:

Здесь имя подписать я не хочу.Порой я стих повертываю круто;Все ж, видно, не впервой я им верчу,А как давно — того и не скажу-то. —

писал он в том же 1834 году в беловых строфах «ДОМИКА В КОЛОМНЕ» (не вошедших в основной текст).