Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

Я получил письмо Ваше от 9 июля и соглашаюсь на 2-е издание моей сказки. Но передавать Вам на нее право навсегда я по некоторым причинам не могу. (Кстати, по каким причинам Ершов в 1838 году не мог передать на нее право навсегда? Не потому ли, что при живом Плетневе с пушкинской сказкой так поступить не мог?)

В 1840 году в Москве вышло 2-е издание «КОНЬКА-ГОРБУНКА». Книга была издана по первому изданию, без исправлений, но с цензурными изъятиями.

В 1842 году сказку с рисунками собирался издать Смирдин, но издание не состоялось.

В 1843 году Шамов без договора с автором осуществляет 3-е издание «КОНЬКА-ГОРБУНКА», тоже по тексту 1-го издания, и Ершов пишет Ярославцову:

Можешь себе представить, что нынешний издатель Конька, некто Шамов, напечатал мою сказку прежде окончания с ним условий и не получив моего согласия.

Или в 1856 году в письме к Ярославцову:

«Конек мой

снова поскакал по всему русскому царству, счастливый ему путь».

Впечатление такое, что после смерти Пушкина Ершов при каждом удобном случае напоминает, словно уговаривая самого себя, что сказка эта — его. Ну, а как он ведет себя в переписке с Плетневым? Неужто и перед ним называет себя автором? Вот обширная цитата из его письма к Плетневу 1851 года:

«…Книгопродавец Крашенинников снова сделал мне предложение об издании Конька по исправленной рукописи, которая теперь цензируется. Я писал к нему, чтобы он доставил к Вам рукопись и всякое Ваше замечание исполнил бы беспрекословно. Вы первый ввели Конька в свет; надеюсь, что и теперь не откажете ему в Вашем содействии… Позвольте надеяться, Петр Александрович, что вы, в случае издания Конька или Сибирских вечеров, вашим влиянием на редакторов известных журналов защитите мои труды от критик, подобных помещенной в Отечественных записках».

Именно Плетневу Ершов пишет не о «моей сказке» или «моем „КОНЬКЕ“», а о

«КОНЬКЕ» и о «моих трудах».

А вот из «Исторической записки» Плетнева 1844 года:

«Скоро на поприще отечественной словесности с успехом явились молодые писатели, в это время здесь образовавшиеся. Из них замечательны: Ершов, так счастливо показавший опыт народной поэзии сказкою „Конек-Горбунок“ и другими стихотворениями …»

И здесь Плетнев выбирает осторожные слова, прямо не называя Ершова автором «КОНЬКА-ГОРБЬУНКА». Не похожа ли эта осторожность на то, что оба они что-то недоговаривают? На самом деле в переписке с друзьями и книготорговцами или издателями Ершов при жизни Пушкина не смеет назвать сказку своей, а после смерти Пушкина начинает настойчиво повторять, что сказка — его,

но в переписке с Плетневым оба они избегают такого утверждения.

С годами мистификация устоялась, к портретам «автора» сказки, несмотря на явно неталантливое лицо, привыкли, притерпелись, про возраст, в котором он якобы написал «ГОРБУНКА», забыли, а о том, что он писал что-то еще, сегодня знают только ершоведы.

XVII

«Множество фактов, приведенных нами, свидетельствуют, что сказку написал Пушкин, хотя прямых подтверждений этому и нет — только косвенные свидетельства, — писал я в 2004 году в „Парламентской газете“. — Но ведь бывают же случаи, когда при отсутствии прямых улик суд выносит решение на основании только косвенных. Если бы мы разбирали это дело в суде, авторство наверняка было бы присуждено Пушкину, но станет ли обязательным такое решение суда для Пушкинской комиссии РАН, которая и должна принять решение о включении сказки в корпус пушкинских произведений?