Тайна смуты

– Да то ж Пидсытка всё добро! – изумился старый козак. – Пидсыток в этих местах бурной ночью Базавлук одолевал, когда у него уж на лопатках татары сидели погонею. Он им сильно тогда досадил. Какого-то мурзу-охотника сам из пищали свалил заместо сайгака. Как рассказывал сам, кинулся он в воду с берега уже без подбитого стрелою коня – тут как рванёт влёт ветрище да и сорвал с него ладанку. А люльку-то, говорил, волною вышибло из-за голенища… Потом-то нанырялся, ища, да только на печаль нанырялся. Не обрёл своих потерь. Тридесять годов с тех пор минуло. Уж и голова-то Подсытка засохла в Царьграде. Достали его татары, хоть и долго ловили на Великом Лугу.

Тут славный дед словно вспомнил про Тараса, поднял глаза – да и присел даже.

– Как же ты увидал-то в воде? – подивился он. – Там одной мути – носа своего не видать!

– А сама в глаза бросилась, когда твою люльку подобрал первой, – тряхнул мокрыми плечами Тарас. – Гляжу – ещё одна есть, не пропадать же и ей. Может, тоже твоя, дедушка, – так подумал.

– То-то я люльки тут, как гречу, на дно сею, – усмешкою старый козак давил изумление. – А ладанка?

– Ладанка – та блескуча, – отвечал Тарас. – Её первой и приметил, но вначале твоя люлька заботы просила.

– Ох и глаз у тебя! – признал старый козак. – Ты, видать, и пули в залп на лету пересчитать можешь!

– Ещё не силился, – просто признался Тарас.

Остальные-то молодцы вначале туго завидовать Тарасу собрались, но тут только рты поразевали, а, отойдя, сразу прозвали меж собой Тараса «пулесчётом», ибо авансом поверили, что осилит тот и такой счёт.

– В разведчики білявому самая дорожка… А начать с того, что его и на всём скаку не приметить посреди Луга, – решил в тот день атаман.

И правда! Травы-то на Великом Лугу да по сторонам от него столь высоки были в ту славную пору, что порой и хоругвь в них текла верховая – одни шапки козацкие были видны движущимися тёмными кочками, и по стройной роще пик можно было только и признать, что хоругвь. А недоростку Тарасу на его такой же недоростке Серке легко было неприметной лисой сновать по простору.

Сказано – сделано! Взяли Тараса к себе базавлукские характерники-пластуны[10]. Их тоже удивил Тарас – поначалу одним манером, мало позже – другим.

Для начала взялись учить его выслеживать татарских разведчиков в степи. А его и учить не надо! Он всякого ряженого татарином и затаившегося козака с двух вёрст взором, как пулей в упор доставал, как бы тот ни таился. Сразу, ещё с места не сходя, и указывал: да вон он – на такой-то дистанции там-то сидит, так-то одет и люльку уж мусолит, дымить мечтая, да неможно ему в засаде…

– Диавольский глаз у белобрiсенького, – негромко доложил разведчик атаману Секачу. – Кабы пулями его глаз стрелял, Сечи некого бы опасаться.

– Отчего же сразу диавольский? – усмехнулся атаман, уже провидев незлобивую и кроткую душу Тараса. – Как раз ангельский – раз Сечи на пользу. Вот и пустельга – птица ясная, над тёмной силой стоять не станет, не вран. Заметил?

– Так обижаешь, атаман! – тряхнул чубом разведчик.

Стали учить более опасному делу – проходить мимо засад, уходить от погонь и загонов. И опять словно позорил Тарас козаков нечаянно. Трёх на него насылали, потом – и дюжину из самых ловких, а он все одно – хоть пешком, хоть верхом уходил от них и пропадал мёртво. Легче малька узким веслом подхватить в глубине реки и в лодку кинуть, нежели Тараску в степи поимать! Так и доложил разведчик атаману.

– Добре! – шире улыбнулся атаман.

Только и здесь вскоре начали замечать за Тарасом чудную привычку.

Стали Тараса самой суровой плавневой науке учить – думали, здесь-то ему будет чему набраться, здесь не хуторская да степная воля, в коей рос хлопчина. Учили затаиваться, нишкнуть на долгие часы, намазавшись дёгтем от кровососов. Тарас затаился… а потом и потеряли его. Приказ был молодым бесшумно перейти на новое место. Приказ отдавался особым птичьим криком. Все перешли, а Тараса – нет. Искали всей малой ватагой – найти не могут. Снова кто-то мысль подал, не утоп ли, не загрузнул ли где.

– Он не загрузнет, – постановил учитель-разведчик, однако ж – с недоуменным недовольством.

Уж плюнули – и кричать стали по имени. Не отзывается! Наконец обнаружили случайно: лежит Тарас на пузе у воды и, оцепенев, глядит в илистую тьму.

С шагу позвал его учитель сечевой – будто не слышит его Тарас. Не выдержал учитель – толкнул ногой. Только тогда и очнулся Тарас.

– Ты чего, с водяным, что ли, беседы развёл? – как бы ещё в шутку, полюбопытствовал учитель-разведчик. – Аль на русалку засмотрелся?

– А там жуки-плавунці так спритно за мальками полюють… і так боки у них виблискують, як броня гусарська[11], – ни слова не соврал Тарас: что видел, о том и сказал.

Первый раз в своей неописуемо опасной жизни разведчик прямо рот раскрыл от изумления и не знал, что сказать… В бурсе розги полагались, и тут Тарас стал их без всякой мысли о страхе ждать. Но Сечь – не бурса, розог на ней на учеников не держат.