Тайна Царскосельского дворца

Лицо Юшковой просветлело.

— Господь внушает всем стать и покориться под нози[2] вашего величества! Сами себя выдавать спешат, чтобы возвеличить вашу силу и славу! — складывая руки, как на молитву, проговорила она.

— Ты только узнай мне точно день и час назначенного свидания. Я твои слова проверю и примерно награжу тебя, если ты действительно мне верную службу сослужишь.

— А если его светлость проведает? — тоном глубокой боязни произнесла камеристка.

— Об этом не беспокойся! За верную службу мне никто еще никогда не отвечал и мои верные слуги не пропадали от роду родов! Такое и приключиться никогда не может. Ступай!.. Я буду ждать твоего уведомления. Немка станет отпрашиваться не то завтра, не то послезавтра; это еще не решено…

— Так, матушка, так! — воскликнула Юшкова, не на шутку пораженная осведомленностью императрицы и неосторожностью проболтавшегося герцога.

Следующий день прошел томительно и скучно; императрице сильно нездоровилось, и герцог, навестивший ее два раза на дню и каждый раз пробывший по часу, казался тоже сильно озабоченным и расстроенным.

Окружавшие императрицу лица приписали это тревоге герцога за здоровье императрицы, но сама она поняла настоящую причину его волнения, и это еще усугубило ее недуг.

Шут Голицын, вошедший при герцоге, предложил императрице попользовать ее иноземными травами, от которых, по его словам, от всякого недуга облегчение получается.

— Оставь, дурак! — нехотя рассмеялась государыня. — Какие там у тебя еще средства выискались? Откуда ты их взял?

— В немецких лесах набрал, матушка Анна Ивановна! — подмигнул шут. — Сам выбирал, сам сушил, сам и нашептывал. Немецкие травы пользительные… не нашим чета!.. С них разом все как рукой снимет!.. И не пикнет никогда тот человек, который ими попользоваться согласится.

— А сам ты эти травы пивал? — обратился к нему герцог, бросив на него гневный взор.

— Нет, батюшка… Куда мне! — замахал руками шут. — Это не про нас, грешных, писано! Не для нас все травы собираются, не на нас они и расходуются. Это — барские травы… сиятельные да владетельные; их только барский желудок принять может.

— Да ведь и ты когда-то барином был. А ежели не ты, так твои предки и родственники, — презрительно бросил ему Бирон.

Шут махнул рукой и со вздохом произнес:

— Мало ли кто чем был, твое герцогское величие! Если бы все свое прошлое помнили да по нем жизнь свою строили, так не то и было бы!.. А у нас, на Руси, как? Сел за стол, и ноги на стол. Был псарем, а тут с царями считаться да брататься стал!.. Нешто может умный человек свое прошлое в счет и рассуждение ставить? Никак этому быть невозможно. Непорядки ты говоришь, а еще светлостью прозываешься! — и, прокричав петухом и трижды перевернувшись пред герцогом, Голицын кубарем выкатился из комнаты.

— Скоро ли вы бросите эту манеру держать при своем дворе шутов? — заметил Бирон по уходе Голицына. — Где, кроме России, можно еще встретить такое унижение человечества?

— Ну, и не так унижаются люди! — заметила в ответ ему императрица. — Это еще куда ни шло! Голицын от голода в шуты пошел… есть захотел… так и стал шутом!..

— Это не извинение! — пожал плечами фаворит. — А впрочем, я так только вам заметил. Я знаю, что переубедить вас в этом отношении трудно.

— Да и не в этом одном! — подчеркнула императрица. — Я к старости вообще упряма становлюсь. Вот люди говорят, что я и за тебя-то держусь больше из упрямства!

— Я не считаю это недостатком: я сам упрям, — ответил Бирон.

— То-то мы с тобой в последнее время и стали частенько сталкиваться! — с видом напускного добродушия заметила Анна Иоанновна. — Ну, а насчет отчетов как же мы с тобой порешим? Приготовил ты мне их или нет еще?..

Бирон подозрительно взглянул на государыню и, сдвигая брови, спросил:

— Ваше величество, вы перестали доверять мне?

— Вот вздор какой! Ты сам говорил, что постройка к концу близится, надо же перед концом все счеты свести. Ты эти дни свободен, вот и занялся бы этим на досуге.

— Нет, завтра или послезавтра мне придется непременно отлучиться.

— Да, я и забыла… ты говорил мне. Ну, послезавтра посмотришь, если завтра тебя дома не будет.

— Нет, я скорее завтра займусь этим, а послезавтра и съезжу в Петербург.

— Ну, как знаешь! — проговорила императрица с видом такого невозмутимого спокойствия, который и опытного и осторожного герцога обманул.

«Не замечает старуха!» — непочтительно подумал про себя герцог, откланиваясь своей повелительнице.

«Хитрит предатель!» — пронеслось в уме императрицы, проводившей его подозрительным взглядом.

XVIII

НОЧНОЙ ДОКЛАД

Следующий затем день прошел грустно и тоскливо. Погода выдалась пасмурная, и императрица, под предлогом усилившейся головной боли, вовсе не выходила из своей комнаты.