Тайна Царскосельского дворца

Императрица встретила Ушакова и Трубецкого на ногах. Волнение, в каком она находилась, придавало ей силу и бодрость, и в той, хотя и тяжело, но бодро выступавшей женщине, которая шла навстречу вызванным ею посетителям, никто не узнал бы измученной, совершенно обессилевшей старой монархини, за жизнь которой все так трепетали еще несколько часов тому назад.

— Здравствуйте! — ответила императрица на поклоны новоприбывших, милостиво допуская их к руке, — здравствуйте. Подняла я вас не в урочный час, да что делать!..

— Для нас, ваше величество, нет урочных часов, — ответил Ушаков, — не такая наша служба, чтобы нам урочные и неурочные часы разбирать.

— Ты, граф, оповестил князя Никиту о том, что вам обоим предстоит исполнить?

— Настолько, насколько я сам уведомлен, я и князя уведомить успел, — ответил Ушаков. — Но вашему величеству не благоугодно было оповестить меня о том, как угодно вам будет поступить далее.

Императрица опустилась в кресло и провела рукою по глазам.

— Об этом вы сейчас узнаете. Вы оба, конечно, понимаете, что никакого надругания над собой я в собственном своем дворце допустить не могу и не должна.

Оба поклонились в знак согласия.

— А между тем то свидание, которое назначено на завтра, есть именно надругание. Это — насмешка надо мной, и над всем, что мною сделано для человека, обязанного мне всем — и своей жизнью, и своим положением, и благополучием всего своего семейства.

Ушаков и его помощник слушали в глубоком и немом молчании. Они понимали, что тот приказ, который они готовились услыхать, был непреложнее и тверже всякого другого приказа, потому что он был дан не самодержавной владычицей могучего царства, а глубоко оскорбленной женщиной. Императрица может простить и все забыть, обманутая женщина ни забыть, ни простить ничего не может.

— Вами сделано распоряжение, чтобы разговор лиц, которые на завтрашний вечер отдаются под ваш непосредственный надзор, был по возможности подслушан и возможно подробно передан мне? — спросила государыня.

— Так точно, ваше величество! — ответил Трубецкой, на котором — при совместном действии обоих вершителей судеб всех обвиняемых и заподозренных в преступлении против священной особы императрицы — лежало исполнение всех побочных распоряжений.

— Все, что вы оба узнаете и услышите, должно быть в точности отмечено и передано мне!.. Чтобы не было пропущено ни одно слово, ни один жест, ни один… поцелуй!

Последнее слово Анна Иоанновна произнесла с видимым усилием, оно как будто остановилось у нее в горле.

Оба ее собеседника ответили глубоким поклоном. Иного ответа в этих случаях не давали.

— Мне, конечно, не нужно повторять вам обоим, что все то, что вам придется узнать, услышать или проведать, должно быть известно в мире только мне и вам? — спросила государыня.

— Мы сами, ваше величество, немедленно забываем все то, что слышим на чинимых нами допросах, — ответил Ушаков тоном такой неподкупной правды, что вызвал улыбку на бедное и озабоченное лицо императрицы.

— Все, что за тем последует, должно также составлять государственную тайну, и, какой бы властью ни было облечено то лицо, которое обратится к вам с каким бы то ни было вопросом по этому делу, ни один из вас не может и не должен нарушать святость вверенной вам тайны.

— Для нас обоих нет в России ни одного лица, облеченного властью, кроме священной особы вашего величества! — смело ответил Трубецкой. — Всякое иное назначение и всякий иной почет являются следствием только вашего приказа и вашего распоряжения!.. Та власть не от Бога, а мы только власти, от Бога поставленной, присягали.

— Так помните же вы оба то, что я вам уже сказала; я хочу знать степень вины. Доложите мне обо всем тотчас, в каком бы то ни было часу, и тогда я словесно или письменно передам вам свою дальнейшую волю.

После этого, протянув им обоим на прощанье свою руку, императрица отпустила их и прошла в свою опочивальню, заранее убежденная в том, что проведет совершенно бессонную ночь.

Эта упорная бессонница вконец изводила императрицу, и она была бессильна избавиться от того панического страха, который овладевал ею во время этих мучительных, беспросветных бессонных ночей.

XIX

СИЯТЕЛЬНЫЙ ШУТ

Пасмурный и неприветливый вставал день, в который по приказу императрицы должно было состояться расследование беспокоившего ее обстоятельства.

Принцесса Анна проспала в этот день дольше обыкновенного, и когда пришла поздороваться с императрицей, то была поражена ее необычайной бледностью и какою-то непривычной ей тревожной рассеянностью.

Императрица со второго слова удивила ее вопросом о том, отправилась ли ее камеристка в предполагаемую поездку в город.

— Нет еще, Регина так рано и не собиралась, — ответила Анна Леопольдовна. — Она обыкновенно после обеда уходит.

— У нее на руках нет твоих бриллиантов? — спросила императрица к еще большему удивлению племянницы.