Яшка назвался, она тоже. Раиса Александровна, значит. Долго не раскланивались, бывшие бродяга и воспитательница колонии друг друга поняли. К тому же оба отличались быстротой соображения и в шмонах вещей разбирались отлично.
Асеева напомнила:
— Время идет. Начинайте с этой, — она указала на ту, о какой сказала прежде всего, самую непрестижную, у входа.
— А вы? — заикнулся Яшка и смутился, но она, не смущаясь, пояснила:
— Я себе возьму что попроще, — и отправилась к двум козырным койкам, у окошка.
Ладно, загадки потом. Пока нужно разобраться с насущным. Анчутка быстро обыскал койку, ощупал ножки, углы соединений, все части, которые не на виду. Скользнув под кровать, осмотрел панцирную сетку. Вопреки обыкновенному запрету, недавно постиранная пара носок отвисала под кроватью. Ишь, чистюля. И носки-то отличные, самовязанные — для сиротки редкость. Новехонькие — Яшка, осмотрев, ни спущенной петли не углядел, разве что растяпа в какую-то краску влез, вот и отстирал, надо полагать.
Вылез Анчутка, осмотрел и прощупал тощий матрас, одеяло, подушку, вытащив длинную булавку, протыкал всю мягкую рухлядь — пусто, да и вряд ли на виду у всех, в общей палате, будешь зашивать в матрас капиталы. К тому же глупо будет, если затеют внезапно переброску в другую палату или внеплановую смену белья, скажем, в связи с чесоткой или вшами, быстро и незаметно извлекать свой «клад».
Вообще сейчас Яшка начал понимать, что напрасно согласился на это дело — надо быть полным идиотом, чтобы ворованные деньги прятать по месту обитания. Но, может, Колька, как водится, говорит далеко не все — он темнила тот еще.
Тумбочка, обысканная, обнюханная и ощупанная со всех сторон, надежд тоже не оправдала — никаких следов хотя бы каких-то ценностей. Снова носки. У парня богато! И все самовязанные. Ну, его счастье, что Анчутка более не ворюга.
Книжек нет, они все на общей полке, что по стене идет, — это вряд ли интересно. Лежит небольшая книжка, сшитая нитками из отдельных листков. Тонкая, в нее вряд ли что спрячешь, но все равно надо перелистать, пощупать…
Мать честная, что это тут накарябано? Вроде буквы знакомые, а вьются-переплетаются какими-то чудо-кустами, и ничего не понятно. Однажды Яшка такие видел, но печатное, а тут еще и руками написано. Полистал, попытался разобрать — какие-то стихи, лишь в одном месте совершенно точно было написано про некое новое пиво — имя нежно любимого напитка не могло остаться неузнанным. Потом несколько листков было исписано столбиками с различными именами, многие из которых были отмечены «отр.» и «мл.». Ну, это к делу не относится… а вот на последней странице абракадабровской книжки была прилеплена фотокарточка: семейство на морской набережной — мужчина, женщина и мальчишка с девчонкой. Внизу на рамке напечатано «Ялта, фотограф А. Майер, 1941». Мужчина в легкой рубашке, высокий, глаза узкие смеются. Женщина худенькая, легкая, фея сказочная, мальчишка хмурый, надулся, вот-вот заплачет — видно, что балованный. На девчонке смешная шляпка с цветами. И если все остальные не вызвали особого интереса — курортники как курортники, — то девица память Яшки, по этой части крепкую, всколыхнула. Знакомая личность.
— Что у вас? — подойдя, спросила бабка Раиса.
— Пусто, — отрапортовал Яшка, хотя и наябедничал, что носки сушат под кроватью.
— Носки? Это интересно. Достаньте, пожалуйста.
Изучив их, пробормотала: «Зеленая» — и довольно хмыкнула. Мудреная дама.
— А у вас что?
— А, все хорошо, — заверила она, — вот, отдайте, это совершенно точно из пропавшей суммы.
— Кому отдать? — спросил Яшка, принимая два новехоньких червонца. Какие славные, так и просятся в карман.
— Не знаю, кто вас попросил тут порыскать. Догадываюсь, что Пожарский.
Яшка замялся, но Раиса тотчас успокоила, заверив, что ей это неинтересно.
— Слушайте внимательно. Я уверена, что эти деньги подложил в кровати Бурунову и Таранцу настоящий вор.
— А это кто?
— Вот он, — она указала на кровать, которую Яшка обрабатывал, — тихий мальчик Максим Хмара. Поторопитесь. Деньги наверняка при нем, вряд ли где еще.
— Уверены? — уточнил Анчутка.
— Почти, — призналась бабка Раиса, — скорее всего, при нем. Только учтите: он только выставляется дурачком, непростой мальчик и весьма бдительный. Понимаете?
«Любят они психологию разводить, — думал Анчутка, уже сбегая по лестнице к гимнастическому залу, — пусть сто раз бдительный — брать за жабры, чтобы не успел хабар скинуть, — всего делов-то. А вот бабка серьезная, не хотел бы я с ней по работе встретиться, чтобы по разные стороны стола!»
Глава 22
Итак, Палыч свою партию исполнил безукоризненно. И Анчутка ускакал, треща крылами, — еще бы, когда выдастся такой шанс: устроить воровской шмон, да так, чтоб совесть не мучила.
Пельмень, не посвященный в Колькины планы (ему это было незачем), тоже был прост и правдив: лишившись соперника, меланхолично стучал шариком о ракетку, просто ожидая, что будет дальше. Ему, расстроенному, было совершенно все равно — выставят кого на смену Таранцу или скажут идти домой.