Тайна «Утеса»

Действительно, ветер переменился и завывал над вересковыми просторами, точно стая дьяволов, вырвавшихся из пекла. Укрывающие нас лиственницы стонали и скрипели. Под такой шум никто не смог бы заснуть. У Стеллы сна ни в одном глазу не было.

Памела, беспокойно шагая по комнате, сказала:

— По-моему, мы очень неплотно поужинали.

Так оно и было, к тому же как можно дольше удерживать Стеллу внизу, представлялось нам сейчас самым разумным.

— Действительно, раз уж ты об этом заговорила, признаюсь, что я умираю от голода, — заявил я.

— Интересно, что бывает с теми, кто в полночь лакомится жарким?

— Эти счастливцы благословляют Бога за то, что он послал им такую роскошную трапезу, а потом сладко засыпают.

— Сейчас я накрою стол в кухне. — Памела кивнула мне и вышла.

Я вышел следом. Памела вынимала из стенного шкафа пальто и пледы.

— Родди, — прошептала она, — наверно, лучше приготовить все это у задней двери. Если в доме начнутся какие-нибудь кошмары, мы сможем укрыться в гараже, переночуем в машине. Я чувствую, сегодня Мери явится обязательно. Уверена, что она пойдет на все.

— Мне тоже так кажется, — признался я.

— Положи в карман ключ от гаража. Сейчас я буду готовить ужин и бегать взад-вперед, так что понаблюдаю за обстановкой. А ты постарайся не дать Стелле заподозрить, что мы встревожены. На сегодня с нее волнений хватит. А если заметишь неладное, хватай Стеллу и выводи ее через оранжерею. Не беспокойся, я постараюсь тебя предупредить. Смотри за Стеллой.

— Памела, ты молодчина! — сказал я.

Стелла полулежала в моем большом кресле с портретом Кармел на коленях, усталая, но вид у нее был умиротворенный.

— Я думаю о моей бедной матери, — сказала она. — Сколько она вынесла! Сколько пережила! У нее отняли и ребенка, и возлюбленного. А ее дочь росла, ничего не подозревая, и всю свою любовь отдавала другой женщине. Как будет «мать» по-испански? — спросила она вдруг, и тут же воскликнула: — Ах да, помню! — чудесное слово.

— Откуда вы его знаете?

Стелла рассмеялась:

— Я немножко учила испанский в школе. У нас была богатая девочка из Кастилии. Она все время тайно получала письма от поклонника и предложила научить нас троих испанскому; уж очень ей хотелось похвастаться этими красивыми любовными посланиями.

Я решительно сказал:

— Стелла, я собираюсь отказаться от «Утеса». Буду жить в какой-нибудь унылой, тесной квартире или в уродливом коттедже.

Она быстро взглянула на меня и отвела глаза, но ничего не сказала. Какие у нее тонкие и четкие черты лица! Она похудела и выглядела теперь более взрослой. С бьющимся сердцем я ждал, когда она заговорит.

Голос Стеллы звучал спокойно:

— Мне очень жаль, Родерик, что с этим домом все так получилось. Но вы сможете обойтись и без него, правда? Вы будете счастливы. Ведь у вас есть Памела, а это самое главное.

— Вы так любите «Утес».

— Ну, это была просто ребячливость.

— И вы готовы расстаться с «заблуждениями детства»?

Стелла улыбнулась:

— Кое с какими.

— А вы могли бы быть счастливы в унылой, тесной квартире?

Не глядя на меня, она очень твердо и раздельно произнесла:

— Конечно, могла бы.

— Стелла, вы опять надушились мимозой?

Этот вопрос вырвался у меня непроизвольно. Я собирался сказать Стелле нечто совсем другое, неизмеримо более важное, но, внезапно почувствовав одуряющий запах мимозы, насторожился.

— Что? Нет, я ведь отослала флакон с духами Памеле. Откуда же этот запах? — Она вскочила на ноги, затаив дыхание от охватившего ее предчувствия. — Он и здесь появляется? Что это значит?

Бесполезно было скрывать от нее правду и что-то придумывать.

— Стелла, — сказал я, — постарайтесь не слишком волноваться. Запах мимозы никогда не предвещает ничего дурного. Мне кажется, он означает, что где-то поблизости Кармел.

На лице у Стеллы не промелькнуло даже тени испуга. Она была спокойна и сосредоточена. Стоя рядом со мной и держа меня за руку, она внимательно прислушивалась.

— Это Кармел плачет? — спросила она.

Да, это рыдала Кармел, теперь уже невозможно было спутать ее плач с шумом ветра. Если бы рядом с нами страдал живой человек, его рыдания вряд ли звучали бы явственней, чем тоскливые горькие стоны Кармел.

Стелла тихо сказала:

— А вдруг она сможет меня услышать? Вдруг она меня поймет?

Она бросилась к дверям, будто торопилась к кому-то на выручку. Я остановил ее:

— Подождите! — и вышел в холл сам.

Холода пока не чувствовалось, змеящихся струек тумана тоже не было видно, на площадке второго этажа уютно светился красноватый огонь печки. Я потушил свет в холле и в детской, чтобы проверить, не клубится ли где-нибудь зловещее облако, но ничего не заметил. Только из детской по-прежнему доносился жалобный плач и струился запах мимозы.

— Кармел в детской, — сказала Стелла.

Она стояла в освещенных дверях гостиной и смотрела на меня. Глядя на ее прелестное лицо, исполненное решимости и спокойной уверенности в том, что она в силах помочь своей матери, я почувствовал, как мое беспокойство стихает. Стелла обратилась ко мне: