Тайна венецианского купца

Грузчики-хорваты, перебрасываясь шутками на своем непонятном языке, бегали взад-вперед по шатким мосткам, перенося мешки с индийскими пряностями и китайскими тканями с корабля на берег. Молодой флорентинец, доверенный человек господина Тедески, считал эти мешки и записывал в конторскую книгу, чтобы потом отчитаться перед хозяином.

Трехмачтовая каракка пришла в Венецию накануне из Александрии после дальнего рейса. Она привезла дорогие восточные товары – перец и шафран, гвоздику и корицу, тончайший китайский шелк и знаменитые фарфоровые вазы «селадон».

Теперь люди господина Тедески торопились разгрузить каракку до наступления отлива.

– Это последние мешки? – спросил молодой приказчик помощника капитана.

– Нет, там остался еще больной сарацинский купец со своим товаром, он бредит и не позволяет нам подойти к своим сундукам. Всякому, кто пытается к нему войти, он угрожает смертью. Разберитесь с ним, синьор Лука!

Приказчик перебежал на борт каракки, поднялся на бак и, заглянув в полуоткрытую дверь пассажирской каюты, увидел лихорадочно горящие в темноте глаза.

– Не входить! – прозвучал хриплый голос.

– Господин, – проговорил приказчик как можно мягче, – нам нужно закончить разгрузку. Скоро начнется отлив, каракка должна успеть покинуть порт!

– Не понимать… не входить… иначе смерть!

– Но я должен войти… почему вы меня не впускаете?

– Я плохо говорить итальянски…

– Вот еще незадача…

И тут из темноты прозвучало по-гречески:

– Скажи мне, чтобы я тебя увидел…

– О, синьор читал Аристотеля? – проговорил приказчик на том же прекрасном языке.

– И ты?

– Корни просвещения горьки, но плоды сладки! – процитировал приказчик великого грека.

– Слава богу, – донеслось из темноты, – нашелся хоть один разумный человек!

Приказчик с облегчением перешел на язык Аристотеля, Софокла и Пифагора.

– Могу я к вам войти, господин? Помощник капитана сказал, что вы грозили смертью любому, кто пытался войти в вашу каюту.

– Я не грозил смертью, я пытался объяснить этому идиоту, что это смертельно опасно. Я заразился тяжелой болезнью на одном из островов Архипелага, и жить мне осталось недолго. Вот я и предупреждал корабельщиков, чтобы они не входили в каюту, не приняв меры предосторожности. Если вы хотите войти, обвяжите лицо тканью, пропитанной крепким вином.

Приказчик последовал совету больного и вошел в его каюту.

Он увидел изможденного человека лет пятидесяти, лежащего на корабельной койке. Лицо его было бледно, глаза запали, по телу то и дело пробегала мучительная судорога. Все свободное место в каюте было занято сундуками и ящиками.

– Чем я могу вам помочь?

– Увы, ничем. Болезнь моя неизлечима. Лучшие арабские врачи не знают лекарства от нее.

– Горько слышать это!

– Не следует страшиться ни бедности, ни болезней, ни всего того, что бывает не от порочности и не зависит от самого человека!

Приказчик ответил на цитату из Аристотеля другой такой же, подходящей к случаю:

– Все знают, что смерть неизбежна, но стараются по возможности отдалить ее.

– Как рад я, что в свой последний час встретил образованного человека!

– И все же, чем я могу облегчить ваши страдания? Что я могу сделать для вас?

– Мои страдания весьма облегчило бы сознание того, что я выполнил порученное мне дело. Я обязался доставить эти сундуки со всем их содержимым венецианскому негоцианту дону Паскуале Гванери, но боюсь, что не смогу это сделать…

– Не волнуйтесь, друг мой, я сделаю все, что надо. Назовите только свое благородное имя.

– Меня зовут Абдалла ибн Хатула. А как зовут вас, благородный господин? Кого я обязан благодарить?

– Я – Лука Паччоли из Тосканы. Я обучаюсь философии и математике и служу приказчиком в торговом доме господина Тедески.

– Я хочу отблагодарить вас, синьор Лука, за то, что вы скрасили мои последние минуты…

– Не беспокойтесь об этом!

– Нет, я все же хочу вас отблагодарить! Видите палисандровый сундучок под моей койкой?

– Да, конечно.

– Возьмите его себе.

– Но я не заслужил…

– Не спорьте, мой друг. Там не золото и не драгоценные камни. Там великая драгоценность, которую сможет оценить только человек, подобный вам, – тот, для кого имена Аристотеля и Пифагора не пустой звук.

– Я благодарен вам за столь высокую оценку моей скромной особы, но все же что там?

– Старинный счетный механизм, причем весьма необычный механизм, созданный, по легенде, великим мудрецом Китая Конфуцием. А возможно, даже самим Гермесом Трисмегистом…

Глаза сарацина лихорадочно блестели, и Лука подумал, что тот, скорее всего, бредит. Однако он заметил недоверие во взгляде итальянца и повторил:

– Да, вы не ослышались! Самим Гермесом Трисмегистом!

Произнеся это имя, араб вздрогнул и умолк.

Лука Паччоли вгляделся в его бледное лицо и понял, что жизнь оставила сарацина.

Он широко открыл двери каюты, чтобы выветрить оттуда болезнетворные миазмы, и позвал грузчиков вынести сундуки покойного араба, велев им предварительно обвязать лица тканью.

Вечером, закончив все дела, Лука Паччоли вспомнил о подарке умирающего сарацина и открыл палисандровую шкатулку, которую принес с каракки. В шкатулке лежало необычное устройство – прямоугольная рама из черного дерева, в которую были вставлены бронзовые спицы с нанизанными на них резными костяшками. Это устройство было отчасти похоже на греческий абак.

Лука подумал, что может пользоваться им для ежедневных расчетов в конторе господина Тедески, но что вряд ли к этому незамысловатому приспособлению имеет какое-то отношение китайский мудрец Конфуций или, тем более, отец алхимии Гермес Трисмегист…