Тайна Запада: Атлантида - Европа

Св. Иоанн Дамаскин, ссылаясь на древние, для своего, VIII века, значит, вероятно, первохристианские свидетельства, говорит о Христе, как будто незначительно, а на самом деле очень глубоко: «Был Он лицом, как все мы, сыны Адамовы». Это значит: лицо у Него было простое, обыкновенное, — лицо, как у всех. И прибавляет только одну, должно быть, особенно врезавшуюся в память видевших это лицо, вероятно, подлинную черту: «Он был похож на Матерь Свою». Ту же черту, теми же почти словами, через шесть веков, напоминает, ссылаясь, кажется, на других, помимо Дамаскина, древнейших свидетелей, Никифор Каллист: «Было лицо Его похоже на лицо Матери»; и повторяет, настаивает, видимо, тоже чувствуя драгоценную подлинность этой черты: «Был Он во всем совершенно подобен Своей Божественной Матери» (G. A. Müller. Die leibliche Destalt Jesu Christi, 1909, p. 44–46).

Вот почему, глядя на Сына, нельзя не вспомнить о Матери: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!» Он — в Ней, Она — в Нем: вечная Женственность сквозь Мужественность вечную.

Здесь, в Елевзинских таинствах, люди как будто уже видят это лицо Иисуса Неизвестного.

XXXII

Будущий Дионис, Иакх, — еще не тело, не образ, а только тень, звук, клик в безмолвии ночи: Iakchôs от iakchô, «кличу», «зову»; клик и зов всего дохристианского человечества к Сыну.

В хоре Софокла, Иакх — «хоровожатый небесных светил», choragos astrôn. Вечною пляскою, уносящею души, солнца и атомы, предводительствует он. В хоре Аристофана, Иакх — «Звезда Светоносная», phosphores astêr (Fr. Lenormant. 1. c., 383). — «Радостный Иакх, ужас богов, приди, Блаженный!» — кличут орфики. Боги умрут — звезды потухнут, и только одна загорится, на ровно светлеющем небе, утренняя звезда, вестница солнца, — Иакх.

В росписи одной аттической вазы новорожденный Иакх изображен со светочем в руке и с надписью:

Свет Божий, Dios phôs.

Это и значит: «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его». — «Я есмь свет миру».

XXXIII

Люди ничего не знают о нем; знают только, что вот-вот родится. «Иакх есть Дионис Младенец, у груди Матери», epi tô mastô (Suidas, s. v. Jacchos, ap. Harrison, Proleg., 543. — Lanzani, 1. с., 95). Это последний, к христианству ближайший, из бесчисленных, рассеянных по всему Средиземно-Атлантическому пути в Европе, Азии, Африке, от неолитиской древности идущих образов: Матерь с Младенцем.

Иакх — вечное «Дитя», Pais, так же, как последний Самофракийский Кабир — Кадмил. Имя Иисуса, Мужа в совершенном возрасте, столь необычное и непонятное для нас, в «Постановлении Двенадцати Апостолов», — тоже «Дитя», Pais. Сын подобен Отцу, Ветхому деньми: «волосы Его белы, как белое руно, как снег» (Откр. I, 14). Имя же Его — «Дитя», «Младенец», потому что Он не только однажды родился, но и вечно рождается в мир.

Parvus puer, «маленький Мальчик», называет Его и «первый из нас, христиан», nostorum primus, Maro (Lactant., Divin, instit., ap. — S. Reinach, 1. с., 83), Виргилий, в IV эклоге, столь обвеянной елевзино-орфическим веяньем. Самые маленькие грудные дети, узнавая издали мать, вдруг начинают смеяться.

Incipe, parve puer, risu cognoscere matrem.Матерь начни узнавать, засмейся, маленький Мальчик! —

как будто глазами увидел Виргилий то, что будет в Вифлееме. Может быть, прав был Константин Равноапостольный, когда в речи к отцам первого Никейского собора, переведя на греческий язык IV эклогу Виргилия, поставил его наравне с Исаией (Jeremias, 1. с., 225).

XXXIV

Я возвещаю Всевышнего Бога — Иао,

сообщает Макробий стих будто бы самого Орфея (W. Baudissin. Studien zur semitischen Religionsgeschichte, 1876, p. 213).

Иао-Иагве — Иакх: в смысле не филологическом, а более глубоком и действительном: эти два имени, может быть, недаром созвучны: Иакх — чужой Сын; Иагве — родной Отец, наш иудео-христианский Бог.

Искра молния, соединяющая два полюса — иудейство и эллинство, вспыхнула «Великим Светом» в христианстве.

Иао — Иакх — радостный Клич — Свет —

сказано в надписи на одном послехристианском магическом камне-талисмане, с изображением змея древнеегипетского бога Хнубиса — одного из вечных и всемирных символов, идущих, может быть, от «перворелигии» всего человечества (Baudissin, 215).

Иудеохристианская книга «Pistis Sophia» так объясняет три звука этого «неизреченного» имени

IAÔ

«Iота — мир исходит, exiit mundus; альфа — все к себе возвращается, reventuntur intus; омега — будет конец концов, erit finis finium» (Baudissin, 243).

Так, в имени Божием, заключены имена трех миров — Отца, Сына и Духа-Матери — первого, второго и третьего человечества.

XXXV