Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК

В этой истории немало совпадений – одни сыграли на руку Уотсону и Крику, другие оказались несчастливыми для Розалинд Франклин и Мориса Уилкинса. Еще одна насмешка судьбы явилась утром того понедельника в пришедшем Крику письме от Уилкинса, написанном в субботу, 7 марта, – как раз когда Уотсон и Крик закончили свою модель. Уилкинс сообщал, что готов «наброситься» на ДНК, причем собирается сделать упор на построение модели{1171}. К несчастью для Уилкинса, было уже поздно.

[28]

Проигравшие

Дорогой Фрэнсис,

спасибо за ваше письмо о полипептидах.

Я думаю, вам будет интересно узнать, что наша «смуглая леди» покидает нас на следующей неделе, и у нас уже есть бо́льшая часть трехмерных данных. Теперь я относительно свободен от других обязательств и начал общее наступление на тайну Природы по всем фронтам: модели, теоретическая химия, интерпретация и сравнение данных о кристаллической структуре. Наконец мы готовы к бою и можем бросить в него все силы!

Осталось недолго.Искренне ваш,Морис Уилкинс

P. S. Возможно, буду в Кембридже на следующей неделе{1172}.

После долгих месяцев, когда Уилкинсу приходилось терпеть распоряжения Рэндалла, «тиранию Рози» и все неприятные аспекты их отношений, он по-прежнему боялся, что Франклин припишет себе его ДНК. Он с нетерпением ждал возможности навсегда распрощаться с ней и «бросить все силы в бой». В его письме Крику, написанном 7 марта 1953 г. на почтовой бумаге с гербом Королевского колледжа, звучит радостное нетерпение: «Осталось недолго». Уилкинс и не подозревал, что это провидческие слова, которые, однако, к нему совершенно не относятся.

В том же письме есть еще одно прозвище Розалинд Франклин – «смуглая леди». Некоторым современным читателям оно может показаться очередной неодобрительной характеристикой со стороны лица мужского пола. Однако в 1953 г. в Англии – «царственном острове, стране величия… втором Эдеме»[60]

{1173} – едва ли не каждому было понятно, что это сравнение с героиней сонетов Шекспира{1174}. Как отметил шекспировед Майкл Шонфельдт, «смуглая леди» не имеет традиционных британских признаков красоты (белая кожа, светлые волосы, голубые глаза), но является символом запретной любви, темного начала, страсти{1175}, почти болезненного влечения: «Любовь – недуг. Моя душа больна / Томительной, неутомимой жаждой. / Того же яда требует она, / Который отравил ее однажды»[61]{1176}

. Сейчас остается лишь гадать, что имел в виду Уилкинс, называя так Франклин. Реймонд Гослинг видел в этом сравнении попросту отсылку к внешности Розалинд, у которой были иссиня-черные волосы, темно-карие глаза и оливковая кожа, что свойственно евреям-ашкеназам{1177}. Однако с учетом того, что шекспировские сонеты были хорошо известны поколению Уилкинса, трудно не усмотреть здесь скрытого глубокого чувства, терзавшего его тревожную душу.

В этой лотерее выигрыш не достался и Лайнусу Полингу, который все еще пытался довести до ума свою трехцепочечную модель ДНК, содержавшую неприемлемые межатомные контакты{1178}. 4 марта Полинг провел научно-исследовательский семинар для сотрудников Калифорнийского технологического института. В отличие от прежних выступлений, в которых он сообщал потрясающие сведения о других молекулярных структурах, это было встречено в лучшем случае прохладно. Самая серьезная критика исходила от Макса Дельбрюка, до которого уже дошли сообщения из Кембриджа о модели Уотсона – Крика и о существенных ошибках в модели Полинга{1179}.

Полинг не желал выслушивать возражения Дельбрюка. В отличие от Кембриджского университета, в Калифорнийском технологическом институте физики и химики тесно сотрудничали, прекрасным примером чего служили профессиональные отношения Полинга и Дельбрюка. Возникшее на этот раз затруднительное положение было скорее проблемой Лайнуса. К тому времени он стал таким знаменитым и таким уверенным в себе, что не склонен был терпеливо выносить едкую критику коллег. Уотсон так описал соотношение сил в 1950-х гг.: «Слава Лайнуса поставила его в такое положение, что все боялись высказывать несогласие с ним. Единственным человеком, с кем он мог говорить откровенно, была его жена, которая еще и укрепляла его самомнение, а это совсем не то, что нужно в жизни»{1180}.