Тайна жрецов майя

Случилось и самое страшное, чего больше всего опасался Кетсалькоатль: началось людоедство. Правда, тайное, его совершали не так, как в далекие времена, когда, освящая пышными церемониалами торжественный обряд жертвоприношения, правитель и жрецы лакомились мясом принесенного в жертву человека. Впрочем, по особо торжественным дням человеческое мясо подавали к столу во всех знатных семьях Толлана. Дошло до того, что на городском рынке уже стали продавать рабов специально на убой, предварительно откармливая и отпаивая их.

Кетсалькоатлю стоило нечеловеческих усилий покончить с этим древним обычаем своих предков, освященным религией. Самых непокорных жрецов Храма Тескатлипока, требовавших насытить бездонное чрево и утолить неутолимую жажду богов человеческой плотью и кровью, он жестоко покарал; других посулами переманил на сторону своей новой религии. Рабов перестали убивать. Их заставляли трудиться на полях, на строительстве новых храмов и дворцоз. Толлан богател. Бурно развивались науки и ремесла. Все новые и новые царства и земли покорялись его блистательному могуществу… пока не пришли эти три года тяжелых испытаний…

Правитель Толлана понимал, что страшный голод толкал тольтеков на людоедство. Но те, кто сейчас почти открыто проповедовал возврат к древним обрядам, взваливая всю вину за обрушившиеся на Толлан несчастья на отступников, непременно воспользуются этим. Голод стал их верным и могучим союзником, он придавал силу их словам, он указывал путь спасения, а правитель-полубог и его религия ничего не предлагали тольтекам, кроме безропотного, покорного послушания и невыносимых страданий.

Наконец, были еще и рабы. Кетсалькоатль не знал, что с ними делать. Чтобы заставить рабов трудиться, их нужно кормить. А древний обряд жертвоприношений не только освобождал город от этой непосильной обязанности, но и…

Кетсалькоатль отогнал страшную мысль, боясь, что она может и ему показаться спасительной. Боль в ногах, утихшая было от теплой воды бассейна, стала настойчиво напоминать о себе. Он подал знак, и прислужники, неусыпно следившие за каждым движением своего правителя-полубога, бросились вынимать его из воды. Кетсалькоатль попытался встать сам, но ноги не слушались. Его усадили в носилки и осторожно, как наполненный до краев сосуд с драгоценной влагой, понесли в желтую комнату Дворца перьев. Потом больного переложили на широкое низкое ложе, и тело Кетсалькоатля утонуло в мягких черных перьях, отливавших при тусклом свете ночного светильника, наполненного пахучими смолами, не золотом, а кроваво-красным пурпуром.

Неподвижная мертвая тишина парализовала жизнь дворца.

Внезапно тяжелый занавес из перьев колыхнулся от прикосновения чьей-то руки, и Кетсалькоатль услышал вкрадчивый голос:

— О человечнейший и милостивейший господин наш, любимейший и достойный большего поклонения, чем все драгоценные камни, чем все богатые перья! — так обращались к правителю только высокопоставленные царедворцы.

Кетсалькоатль узнал голос знатнейшего вельможи Толлана, пользовавшегося его особым доверием. Он ждал его прихода и тихо прошептал:

— Входи! Чем огорчишь или порадуешь нас? — спросил он без обычного раздражения, не покидавшего его в дни болезни.

Папанцин был опытным придворным. Он умел не только льстить своему владыке, в чем никому не уступал пальму первенства, но и безошибочно уловить мгновение, когда следовало сказать правду, даже если она была очень горькой. За это и любил его Кетсалькоатль, удостаивая самых высоких почестей и дорогих подношений.

— Я слушаю тебя, — почти прошептал Кетсалькоатль: боль усиливалась, и ему становилось все хуже и хуже.

Папанцин неторопливо начал свой рассказ. Он говорил о голоде, об опустошенных хранилищах продовольствия, о слоняющихся в поисках еды толпах людей, забросивших свою работу, непослушных и непокорных. Они с жадностью ловили каждое слово тех, кто продолжал сеять смуту, а жрецы Храма Тескатлипока наглели, призывая тольтеков молиться их «жестоким, но справедливым богам». Между тем храм-обитель Кетсалькоатля пустел; число же поклонявшихся Храму Тескатлипока с каждым часом росло. Голод правил всеми хижинами и дворцами Толлана, устанавливая свои порядки. Даже служители храмов теперь больше помышляли о еде, чем о священных обязанностях. Сегодня, например, чуть было не погас вечный огонь в одном из тлекуилей…

Кетсалькоатль вздрогнул. Папанцин понял, как сильно взволновали правителя последние слова. Напрягая зрение, он старался уловить на лице больного ответ на терзавший его вопрос: следует ли ему именно сейчас рассказать о самом важном и самом страшном событии дня? Как воспримет его правитель- полубог и как вообще рассказать об этом?

Он немного помолчал, вслушиваясь в прерывистое дыхание больного, и, наконец, заговорил своим мягким, убаюкивающим голосом: