Тайна жрецов майя

Диссертация, которую так и не пришлось защищать

Худощавый человек невысокого роста с огромным пухлым портфелем пронзительно оранжевого цвета как-то незаметно, боком вошел в просторную аудиторию. Словно опасаясь сквозняка, он старательно прикрыл за собою дверь, проверил, плотно ли она встала на место, и остался стоять у стены. Свой портфель он держал обеими руками за ручку, угрюмо посматривая по сторонам из-под выпуклого, почти квадратного лба глубоко посаженными светлыми глазами. Тому, кто не знал его, было трудно догадаться, кто он и зачем пришел в эту аудиторию Института этнографии Академии наук, где должна состояться защита диссертации. Для маститого ученого он казался слишком молод; для соискателя ученой степени, пожалуй, излишне спокоен. Его нельзя было причислить и к весьма распространенной в наши дни категории людей, одинаково охотно посещающих суды, особенно бракоразводные процессы, крупные и мелкие выставки — предпочтение отдается международным — и, наконец, защиту диссертаций, о которых предусмотрительно оповещает пресса: при всей своей внешней обыденности он, без сомнения, был человеком незаурядным.

— Здравствуйте, — сказал он негромко и, словно извиняясь перед собравшимися, представился: — Кнорозов.

Многие из тех, кто находился в зале, впервые увидели молодого исследователя древних письмен, приехавшего из Ленинграда в Москву для защиты диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Но зато все они, видные советские ученые, хорошо знали не очень многочисленные, однако чрезвычайно интересные труды сотрудника Ленинградского отделения Института этнографии.

Уже первая работа Юрия Кнорозова — сравнительно небольшая статья под скромным названием «Древняя письменность Центральной Америки», опубликованная в 1952 году в журнале «Советская этнография» (№ 3), вызвала несомненный интерес в международных кругах ученых-американистов и других специалистов по древним цивилизациям. Дотоле никому не известный молодой ученый из «далекой Советской России» убедительно доказывал в своей статье, что письменность древних майя — одна из самых волнующих загадок Нового Света — была иероглифической и, следовательно, передавала звуковую речь. Он утверждал, что рукописи и надписи майя можно прочесть и перевести на любой другой язык, в том числе и русский.

В подтверждение своих выводов Юрий Кнорозов приводил примеры чтения некоторых иероглифов майя и доказывал перекрестным чтением различных слов, в частности, «куц» («индюк»)и «цул» («собака»), наличие алфавитных знаков в древних текстах майя.

Юрий Кнорозов заявлял, что точно так же могут быть прочтены все иероглифы, но для этого необходимы глубокие исследования письменности древних майя и их языка.

Подобные заявления были расценены как открытый «бунт» против крупнейшего специалиста по древним майя, американского профессора Эрика Томпсона, за которым ходила недобрая слава «великого могильщика» исследователей письма майя. Но русский парень не постеснялся непререкаемого среди современных майистов авторитета Эрика Томпсона. Более того, первая работа Кнорозова, казалось, попросту «бросала перчатку» американскому профессору и многочисленным сторонникам его школы, призывая ученых всего мира не сидеть сложа руки в бесплодном созерцании замысловатых знаков, оставленных жрецами майя, а начать новое всеобщее наступление на их сокровенную тайну. Юрий Кнорозов не скрывал и «оружия», которым намеревался преодолеть вековое молчание древних рукописей, — оригинальную систему дешифровки, основанную на разработанном им принципе «позиционной статистики».

Реакция со стороны Томпсона и его сторонников не заставила себя долго ждать: пытаясь перехватить инициативу, они обрушили на молодого ученого шквал яростных атак. В мексиканском журнале «Ян» появилась статья самого Томпсона, в которой он, в крайне резкой форме «прорецензировав» работы Юрия Кнорозова, категорически и уже в который раз отрицал наличие в письме майя фонетических знаков и достоверность «алфавита Ланды». Он поспешил заявить, что может опровергнуть любое чтение Ю. В. Кнорозовым иероглифических знаков майя, однако «благородный гнев» профессора, по-видимому, оказался настолько велик, что он до сего дня (!) мешает ему выступить с опровержением чтения хотя бы тех двух приведенные нами слов:

«индюк» —

и «собака» — .

Может быть, именно поэтому Эрик Томпсон в своей «научной» полемике вскоре решительно взялся за «аргументацию» совсем иного рода. Он заявил, что поскольку он, Томпсон, располагает абсолютно достоверными сведениями, что в России никогда не было никаких дешифровок, их посему там и быть не может (!). Столь блистательный «аргумент», однако, не вызвал аплодисментов даже в рядах его сторонников, а видный мексиканский ученый Мигель Коваррубиас счел необходимым прокомментировать такой внезапный поворот американского профессора в дискуссии о письменности майя справедливым замечанием, что, «к сожалению, политика вмешалась в вопрос об эпиграфике майя».