Тайная помолвка

В заключение он рекомендовал банкиру молодого маламеда, из своих друзей, который сумел бы, почти играя, внушить ребенку правила Моисеева закона. Самуил ответил уклончиво, но вопрос, поднятый этим разговором, озадачил его. Он спрашивал себя, имеет ли он право теперь, когда отказался от мщения, воспитывать похищенного ребенка в религии, еще более отделяющей его от родителей, которых он его лишил, в той религии, от которой впоследствии ребенок должен будет отказаться? Честно ли увеличивать душевную смуту ребенка еще новым религиозным вопросом? И, в связи с первым, другой вопрос, не менее тяжелый, возник в его уме. Коль скоро тайна обнаружится, ему возвратят отверженного им сына, как тогда этот сын, воспитанный в христианстве и уже способный, быть может, судить, как будет он относиться к отцу, чуждому для него по вере, которую его научили презирать.

– Нет! – говорил себе Самуил. – Раз я отказался от мщения, то должен, по мере сил, исправить сделанное мною зло, возвратить христианскому ребенку религию его родителей и, насколько возможно, заполнить пропасть, отделяющую меня от отверженного сына. То, что ранее я хотел сделать для любимой женщины, то теперь я должен сделать как первое проявление моего раскаяния. Я пойду к отцу фон-Роте и попрошу его окрестить меня и ребенка.

Последствием этого решения были переговоры с гувернанткой маленького Самуила и приказание обучить его христианским молитвам и жизнеописанию Спасителя.

За последние годы Самуил очень редко виделся с фон-Роте, но сохранил с ним дружеские отношения и исправно выплачивал пенсию для бедных.

Священник приветливо принял банкира, а когда узнал, что Самуил хочет принять христианство, лицо его просияло.

– Ах, сын мой! Я предчувствовал, что Господь Бог дарует мне эту милость! – воскликнул он со слезами на глазах.

– Не радуйтесь, отец мой, моему обращению, пока не выслушаете первую исповедь. Хотя я хочу исповедоваться ранее моего крещения, но надеюсь, что вы сохраните мое признание и не нарушите тайны, к чему обязывает вас ваш сан. К тому же вы, вероятно, не одобрите побудительную причину, которой я обязан моим возвращением к вере в Бога, в бессмертие души. Впрочем, судите сами.

И в коротких словах он сообщил ему о всех странных явлениях и подавляющих доказательствах, победивших его неверие.

– Вы ошибаетесь, сын мой, – сказал старый пастор, – я не осуждаю эти убеждения, которые называют новыми, хотя они стары как мир. Библия и Евангелие говорят нам о фактах подобных тем, которые вы видели, как, например, явление духа Самуила Саулу у Аэндорской волшебницы и огненная рука, начертавшая приговор Валтасару на стене его собственного дворца. А видение пророков, явление ангела и святых разве не доказывают существование невидимых существ, добрых и злых? Я сам, сын мой, имел доказательства загробных сношений и хотя не могу говорить все о моем мнении об этом предмете, но вам скажу то, что думаю, и не могу отнестись неодобрительно к силе, спасшей вас от погибели.

Три недели спустя после этого разговора отец Мартин объявил своего неофита достаточно подготовленным и на следующее воскресенье назначил крещение. Самуил снова заявил ему о желании открыть ему свою душу до совершения церемонии и просил его назначить день для тайной беседы.

– Сегодня же я могу быть у вас, дитя мое, и будьте уверены, что, какие бы сердечные раны вы ни открыли, тайна их умрет со мной.

Вечером Самуил пошел в комнаты, некогда предназначенные для Валерии и чудесным образом уцелевшие от пожара. Следы разрушения давно исчезли, дом, снова отстроенный и заново отделанный, принял свой обычный вид, только распределение комнат подверглось окончательному изменению. Контора и все отделения банка занимали прежнюю квартиру Самуила, а сам он поместился в первом этаже, и кабинет снова занял свое место около таинственных комнат, постоянно, впрочем, закрытых; видимо, избегая воспоминаний, он не входил в них уже более года. Но в этот день ему казалось, что единственным возможным местом для его тяжелого признания были комнаты, предназначенные когда-то той, которая разбила его судьбу.

В будуаре, обитом голубым бархатом с серебром, на мольберте завернутый в занавес во всю высоту стоял портрет. Самуил зажег свечи двух канделябров, стоявших на камине, передвинул мольберт к свету и открыл портрет. Валерия, как живая, предстала его глазам, такая, какой он видел ее в ту незабываемую минуту: в белом воздушном платье, с пучком цветов на коленях, с васильками в пепельных волосах, радостно ему улыбающаяся.

Глубокий вздох вырвался из его груди.

– И ты тоже теперь не такая, какой была прежде, – прошептал он. – Где то выражение простодушного доверия и спокойной чистоты, которое отражалось в твоих синих глазах? Жизнь и страсти стерли его. Но какое преступление могла ты совершить, если муж тебя бросил? Ужели ты изменила Раулю так же, как прежде отказалась от меня и забыла? Какая гроза пронеслась над твоей головкой? Что сделало из тебя ту тень прежней Валерии, которую я вчера встретил?