Тайная помолвка

«Божество мое, я получила твое письмо и не премину быть на маскараде в опере; только не забудь приколоть красную розу к своей одежде, чтобы я не ошиблась в том случае, если на балу окажется несколько Мефистофелей. На мне будет, как ты желал, черное домино с пучком чайных роз на левом плече, я буду ждать тебя направо возле первой ложи, как ты просил.

Джемма».

– Ага! – воскликнула Руфь, падая в кресло. – Так вот оно что! Это негодная итальянская певица! Ее зовут Джеммой, я знаю. И барон изволит избирать любовниц среди жильцов своего дома! Это очень практично, но на этот раз, мой милый Самуил, ты ошибаешься в расчете.

Она торопливо вышла из кабинета и вернулась к себе. Хотя дверь она не могла запереть, это ее не испугало. Ну, просто подумает, что забыл замкнуть, решила она. С четверть часа спустя после раздумья она, казалось, на что-то решилась.

– Сегодня, сеньора Джемма, вы не поедете на свидание, – прошептала она. – Эту записку я пошлю вашему старику мужу, а так как сеньор Джакомо, говорят, ревнив, как турок, то он примет меры, чтобы приготовить вам дома приятное тет-а-тет, между тем как я разыграю вашу роль на балу. О, изменник! Наконец-то ты пойман и я увижу тебя без ледяной маски бесстрастия и услышу, как звучат твои слова любви.

С пылающим лицом Руфь села к бюро и, изменив почерк, написала: «Если вы дорожите вашей женой, не пускайте ее ехать сегодня на бал в оперу. Прилагаемая записка докажет вам, что это совет друга».

Положив оба листка в конверт и адресовав его Джакомо Торелли, она пришла к себе в спальню, взяла с туалета хорошенькую с бирюзой брошку и позвонила горничной.

– Лизхен, хочешь верно послужить мне и поклясться в вечном молчании обо всем, что я велю тебе сегодня сделать? Ты не будешь в этом раскаиваться.

Хорошенькое, оживленное лицо камеристки озарилось радостной улыбкой, а ее хитрые глаза заметили брошку в руках госпожи.

– Ах, баронесса! Можете ли вы сомневаться в моем усердии служить вам? Конечно, я буду молчать как рыба!

– Хорошо! Возьми эту брошку за добрую готовность, а теперь слушай, в чем дело. Прежде всего ты должна ловко доставить это письмо синьору Торелли. Можешь ты это сделать?

– Очень легко, я хорошо знакома с его камердинером и другим его лакеем.

– Затем ты должна мне достать хорошее черное домино и маску. Позаботься так же, чтобы садовая калитка, через которую я выйду, оставалась не запертой всю ночь, чтобы я могла свободно вернуться, никого не беспокоя. В одиннадцать часов я оденусь и ты проводишь меня до фиакра. Если ты все хорошо устроишь, то завтра получишь от меня еще награду.

С лихорадочным нетерпением ждала Руфь вечера, заранее наслаждаясь неприятным разочарованием мужа, когда он узнает, что имел любовное свидание со своей женой. Сердце ее билось радостной надеждой обличить наконец человека, который ежедневно оскорблял ее своей холодностью. Бедная Руфь! Знай она, что Самуил просто нашел однажды на лестнице эту предательскую записку, оброненную той, что должна была доставить ее по назначению, то, конечно, отказалась бы от своего намерения.

Между тем она наряжалась самым тщательным образом, желая быть красивой, когда снимет маску, и последний взгляд, брошенный в зеркало, убедил ее, что в черном платье, покрытом кружевами, с жемчугом на шее и в черных волосах она была удивительно хороша. Затем она надела домино, закуталась в шубу и в сопровождении горничной спустилась в сад.

Аллея, которая вела к калитке, всегда содержалась в порядке, даже зимой, ибо ею пользовались садовники. Беспрепятственно вышла она в переулок, в конце которого ее ожидал фиакр, и несколько минут спустя карета остановилась у подъезда оперы.

Было двенадцать часов ночи, и экипажи беспрерывно подъезжали один за другим. С трепещущим сердцем Руфь вошла в залу, залитую светом. Гул нарядной и оживленной толпы, теснившейся вокруг нее, говор и смех, порой смелое обращение к щегольскому домино, все это кружило ей голову, но, собрав все силы, она пробралась к условленному месту и оперлась на колонну. Ей не пришлось долго ждать, она увидела вскоре изящную фигуру Мефистофеля, пробиравшегося сквозь толпу, направляясь к ней. На нем был традиционный в этом случае костюм красного бархата, плащ с капюшоном и шпага, а на голове кожаная зубчатая шапочка, плотно облегающая лицо и скрывающая всю остальную часть головы. У пояса, отделанного золотом, красовалась пунцовая роза.