Тайная река

В сумерках они сидели на земле возле хижины и разглядывали край, куда их забросило. Отсюда, со склона, поселение было как на ладони. Оно было невелико. Несколько изрезанных колеями улиц по обе стороны речки спускались к берегу, дома соединялись дорожками, плутавшими между обломками скал и деревьями, дорожки были такими же запутанными, как ветви этих деревьев. Внизу, возле воды, располагалась пристань и несколько больших зданий из камня и кирпича. Но выше по реке все строения были либо из коры, либо из палок и глины, при них – грязные дворики, окруженные живой изгородью. Свиньи рылись в бледной тине. Ребенок, почти голый, если не считать тряпки, намотанной на бедра, наблюдал, как стая собак гоняет курицу с цыплятами. Мужчина вскапывал землю возле забора.

Все выглядело каким-то неприкаянным – нарезанные квадратами куски земли, окруженные огромными никем не занятыми территориями, осколки Англии, вброшенные в это пространство.

И кругом на мили и мили простирался густой лес. Он был скорее серым, чем зеленым, горные хребты и долины кутались в него, как в одеяло, в складках одеяла текли реки.

Торнхилл никогда не видел ничего, кроме Лондона, весь мир представлялся ему таким же Лондоном, ну разве только с парочкой попугаев и пальм. Разве могут воздух, вода, земля, скалы быть устроены так по-чужеземному? Странное, невероятное место.

И все годы его собственной жизни этот залив был здесь, и всегда он так же вгрызался в землю. Он трудился, словно проклятый, склонив голову, во тьме и грязи Лондона, а все это время дерево, которое сейчас шелестело толстыми листьями у него над головой, тихо дышало, тихо росло. Сменялись незнакомые ему сезоны солнца и жары, ветра и дождя. Это место существовало задолго до него. И будет продолжать шевелиться, дышать, быть самим собою и после того, как его не станет, все будет идти по кругу, эта земля будет наблюдать, ждать, жить своей собственной жизнью.

Прямо внизу Торнхилл разглядел «Александра». С болезненной тоской вспомнил привязанный к поперечине гамак – узел над головой был похож на стерегущий денно и нощно глаз.

Ночь за ночью он лежал там, думая о Сэл, пока воспоминание не начало тускнеть. Но сейчас это она сидела, прислонившись к нему. Это ее бедро прижималось к его бедру. И если бы не Уилли у него на руках, подтянувший коленки к подбородку и сделавшийся совсем маленьким, он мог бы повернуться и увидеть ее глаза, ее губы и, обняв, почувствовать ее тепло.

Где-то позади них запечалилась птица. «Ах, ах, ах», – стенала она. Но то была одна такая на всем свете печаль.

• • •

Уходить от огня в безрадостную хижину не хотелось. Торнхилл зашел первым, в руках он держал горящую палку, но она, не успев ничего осветить, погасла. Он закашлялся от дыма и отшвырнул палку прочь. Они на ощупь расстелили одеяло, положили на него малыша. Малыш издал глубокий удовлетворенный вздох, будто под ним была пуховая перинка, и тотчас уснул.

Уилли капризничал и никак не хотел ложиться рядом с маленьким, хотя смертельно устал, голосок у него дрожал от подступивших слез. Торнхилл надеялся, что им с Сэл удастся вернуться к костру и поговорить, стачать края девятимесячной прорехи в их жизни, но Уилли не отпускал Сэл, поэтому они все трое лежали рядком. Одеяла хватило только Сэл, и Торнхиллу пришлось устраиваться прямо на земле. Он ждал, когда затихнет Уилли.

Наконец Сэл повернулась к нему. «Он уснул, Уилл, – прошептала она. – Бедный чертенок!»

До этого момента они не прикасались друг к другу, только сидели бок о бок. Он оробел: Сэл проделала свое собственное путешествие, отделенное корабельной переборкой, и кто знает, куда это путешествие ее привело?

Он подумал, что она, наверное, чувствует себя так же. Ее плечо касалось его плеча, ее нога прижималась к его ноге, но как-то неуверенно, будто случайно. Он чувствовал исходящее от нее тепло, тепло ее плоти, ее кожи. Ее рука легла ему на грудь, поползла к лицу, пытаясь наощупь вспомнить того мужа, которого она когда-то знала.

«Благодарю тебя, миссис Хеншелл, что отказалась от милости!» – воскликнула она шепотом и расхохоталась, и в этот миг снова стала принадлежать ему, снова стала его прежней Сэл, боевой девчонкой, смеявшейся над бедняжкой Сюзанной Вуд. Он положил руку ей на бедро и склонился над ней, вглядываясь в едва различимое в темноте лицо. Но он знал, что она улыбается.

«Право, миссис Торнхилл, – сказал он, – мне бы тоже следовало ее поблагодарить». Она переплела свои пальцы с его пальцами и крепко стиснула руку. Он услышал, что она плачет, но и улыбается, плачет и улыбается одновременно. «Уилл», – прошептала она, хотела еще что-то сказать, но их руки сказали за них куда больше, чем слова.

• • •

В то первое утро Торнхилл подумал, что явившийся из темноты черный человек ему просто привиделся. При ярком свете дня трудно было поверить, что они кричали друг другу: «Пошел вон!»