Тайная река

Мысль об этом своем месте, казалось, позволила ему позабыть про Барыгу Салливана. Говоря, он словно смаковал слова, на разгладившемся лице появилась легкая улыбка, он радовался чему-то своему: «Ловлю рыбку, выращиваю немного кукурузы, гоню чуток самогона… Так, для себя».

В знакомом Торнхиллу мире человек мог владеть, ну там, какой-никакой мебелью, одеждой, даже лодкой. Уже это считалось богатством. Но никто из тех, кого Торнхилл знал лично, не мог купить ни клочочка земли. Даже мистер Миддлтон не владел участком под домом в Суон-Лейн.

И вот на тебе: Блэквуд, лодочник и осужденный, ничем особенным не отличающийся от него, Торнхилла, владеет землей! Да не просто владеет: назвал ее в честь себя самого!

«Как так?! – поразился Торнхилл. – Они, что, дали вам сотню акров только потому, что вы попросили?»

Блэквуд глянул на него. «Здесь, приятель, никто ни о чем не просит, – пояснил он. – Находишь кусок земли, садишься на него задницей и крепко сидишь. Вот тебе и вся просьба, и все разрешения».

И Блэквуд, вглядываясь в серебристую воду, что-то замычал себе под нос. А потом заявил: «Чем скорее получишь свободу, тем, парень, лучше. Потому как здесь слишком много охотников напомнить, что на тебе клеймо, – и добавил, как бы про себя: – Если кто при наличии лодки держится подальше от спиртного, тот многого может добиться».

Первый Рукав отходил под углом вправо, а сразу после него река резко брала влево, русло ее, словно подвешенное на крюк, уходило назад, река почти повторяла себя, только в другую сторону. Суша здесь образовывала длинную косу, это было очень приятное место, покрытое травой, то тут, то там росли деревья, а трава была зеленой и мягкой, как в каком-нибудь парке у знатного джентльмена. Торнхилл поймал себя на том, что ищет взглядом большой, подмигивающий им окнами особняк, но увидел только наблюдавшего за ними кенгуру с прижатыми к груди передними лапами и направленными в их сторону ушами. «Королева» обогнула косу, и он увидел скругленный край с песчаным пляжем и выступ над ним.

Он чуть не рассмеялся вслух, обнаружив, что эта коса здорово смахивает на его же большой палец – тут тебе и ноготь, и костяшка, и все такое.

И внутри у него возникла какая-то сумятица – он возжелал. Никто и никогда не говорил ему о том, что человек может влюбиться в место на земле. Никто и никогда не говорил с ним о том, как искусителен пляшущий между деревьями свет, как зовет к себе тихое, чистое, спокойное пространство, как хочется ступить в это пространство.

И он позволил себе это представить: вот он стоит на пригорке и оглядывает принадлежащее ему место. Мыс Торнхилла. Он ощутил неутолимую жажду: он жаждет владеть этим местом! Сказать «Это – мое!» – так, как он не мог бы сказать «мое» ничему другому. До этой минуты он и не подозревал, что может хотеть чего-то так сильно.

Но видение мыса Торнхилла было настолько хрупким, что он не мог доверить его чему-то грубо-осязаемому, вроде слов. Об этом было непросто думать даже про себя. И он ничего не сказал, а только отвернулся, не выказав ни интереса, ни удивления. И уж точно никакого вожделения.

Но Блэквуд понял, что у него на уме. «Отличный кусок земли», – пробурчал он, и Торнхиллу пришлось напрячься, чтобы расслышать. Блэквуд прямо глянул на него: «Я видел, как ты туда смотрел, – Блэквуд перевел взгляд на шевелившиеся под ветром кусты. – А вот насчет того, что позади было… Вот это плохо, точно плохо», – и он сплюнул назад, за корму, как будто навсегда хотел изгнать из себя привкус Барыги. И произнес твердо, со значением, чтобы до Торнхилла точно дошла его мысль: «Что-то отдаешь, что-то берешь, только так». Он постоял, глядя на воду, потом повернулся к Торнхиллу и спокойно произнес: «Иначе глазом не моргнешь, как подохнешь».

Это не было угрозой – простая констатация факта.

Торнхилл кивнул, глядя вперед, еще на один мыс, за который сворачивала сверкающая река. «Ничего против этого не имею», – согласился он и подавил искушение оглянуться на мыс, похожий на палец.

Блэквуд смотрел на него и словно читал его мысли. «Ну тогда ладно», – произнес он с сомнением в голосе. Слова эти повисли между ними как невысказанный вопрос.

После Первого Рукава и длинного мыса они почувствовали, что течение изменилось, и причалили на ночь к низкому острову. Развели на песке огонь и улеглись. За их спинами молчал лес. Перед рассветом они поднялись, чтобы поймать прилив.

Теперь им встречалось больше треугольных участков ровной земли, вроде того, который застолбил Барыга Салливан, их образовывали сбегавшие между валунами ручьи. Луга и деревья здесь чаще подступали к самой воде, заменяя собой суровые скалы и камни. Характер реки изменился, стал мягче, добрее, человечнее. На подходе к Грин-Хиллз по обоим берегам раскинулись поделенные изгородями поля кукурузы и пшеницы, ровные ряды апельсиновых деревьев с блестящей темно-зеленой листвой. Лес за полями походил на отброшенное могучей рукой одеяло.