Тайная река

Блэквуд пояснил, что петицию лучше всего поручить написать типу по имени Найтингейл, спившемуся джентльмену, ловкому в составлении звучных фраз и обладавшему красивым почерком. Его всегда можно найти в одной из распивочных возле ручья, с пером и пустой чернильницей при нем. Нуждавшийся в просьбе о помиловании приносил собственную бумагу, склянку чернил и некоторое количество рома. Точное количество определялось ситуацией. Стрезва Найтингейл был ни на что не годен – рука у него тряслась, глазки едва открывались. Если же напоить его слишком сильно, то тогда ром выливался у него изо всех дыр, а перо выпадало из пальцев. Следовало уловить короткий момент между первым стаканом и обещанием второго – тогда он был для дела в самой кондиции.

В конце листа, заполненного красивыми буквами с завитушками, написанными как красными, так и черными чернилами, с виньетками поверху и внизу, Найтингейл оставил место и указал на него трясущимся пальцем: «Будьте любезны, вот тут подпись: “Уильям Торнхилл”», и Торнхилл взял перо. Но вместо того, чтобы накарябать крест, он тщательно выписал буквы, которым научила его Сэл. Он так нажимал, что перо плевалось кляксами, и он совсем позабыл, как писать маленькие буквы, так что вместо подписи у него получилось что-то похожее на извивающегося на крючке червяка. Но «У» и «Т» вышли четко. Уильям Торнхилл.

• • •

Через четыре года после приезда, в декабре 1810-го, Торнхилл вместе с дюжиной таких же исполненных надежды каторжников погрузился на борт пакетбота «Роуз-Хилл» и поплыл через порт к реке, которую называли Парраматта. Там, в ее устье, находился сам Роуз-хилл – Розовый холм, а на нем – резиденция губернатора. Это была квадратная каменная коробища, возвышавшаяся над развалюхами каторжников, словно удобно устроившийся в кресле благородный джентльмен. Просителей провели в кабинет с большими окнами, стенами, увешанными портретами господ при бакенбардах, и полками, уставленными поблескивавшими позолотой книжными корешками. Его превосходительство стоял в потоке лившегося из высокого окна света, мундир слепил пурпуром и золотыми шнурами, шляпа с кокардой затеняла лицо, ноги покоились на квадратном алом коврике.

В другом конце зала, сжимая в руках шапки, толпились осужденные. Губернатор говорил с таким сильным шотландским акцентом, что Торнхилл различал только отдельные слова и, чтобы убить время, разглядывал ближайший к нему портрет. На портрете был изображен какой-то человек, сидевший боком с книгою в руках подле маленького столика, фон был темный. Торнхилл подумал: а как бы он сам смотрелся вот у такого столика с книгою в руках, и чтобы вокруг все было богатого, насыщенного коричневого цвета? Казался бы он таким же значительным, как этот джентльмен, или надо все-таки таким родиться?

Когда назвали его имя – «Уильям Торнхилл, транспортный корабль “Александр”, пожизненное», – он послушно выступил вперед. Пожал протянутую его превосходительством руку в белой перчатке и услышал, как сам же повторяет: «Полное помилование».

Считая с того момента в Олд-Бейли, когда судья, подхватив на лету соскользнувшую с парика шляпу, огласил приговор, «жизнь до естественной кончины» обернулась четырьмя годами, пятью месяцами и шестью днями.

По возвращении в «Маринованную Селедку» они с Сэл подняли кружки. Было совершенно справедливо отметить дарованное губернатором помилование личным губернаторским бренди. Торнхилл почувствовал, как бренди распускает у него в груди свои теплые пальцы, увидел, как порозовели щеки Сэл. «Уж поверь, его превосходительство может гордиться собой, – заявила она и сделала еще глоток. – И дай Бог ему долгой жизни, чтобы он мог радоваться, что освободил моего мужа».

Под ярким солнцем лицо ее покрылось загаром, в ней появилась твердость, рожденная необходимостью шуткой усмирять пьяниц, одновременно приглядывая за детьми, что было непросто: Уилли и Дик носились по всему поселению, а Братец, крича, чтоб его подождали, ковылял за ними на своих тощих ножках.

Она наклонилась к нему через стол, и он увидел, что загар не тронул сбегавшие из уголков глаз морщинки. Из-за этих морщинок – потому что ей постоянно приходилось щуриться на солнце – казалось, что она все время улыбается, и он захотел взять ее прямо сейчас, стоя у стены, услышать, как она дышит ему в ухо. Она, должно быть, прочитала это его желание у него в глазах, потому что придвинула лицо еще ближе и попыталась напоить его рот в рот. Он почувствовал, как струйки бренди стекают у него по подбородку.

• • •

Поскольку Блэквуд вышел из дела, Торнхиллу пришлось искать новый источник заработка. Он подумывал обзавестись собственной небольшой лодкой. Дома, на Темзе, был один такой с маленькой лодкой, работал сам на себя, что-нибудь в таком роде можно было бы устроить и здесь и в одиночку обслуживать корабли в Сиднейской бухте. Конечно, с маленькой лодкой не развернешься, но если лодка будет собственной, то можно зарабатывать, не подворовывая. Ничего такого особенного, нормальный постоянный заработок, надежный, без риска попасть на Землю Ван-Димена.