Тайная сторона Игры

— А мы вчера с товарищем Рюэгг сходили в коммуну Ольгино, поговорили с народом, да потом и сюда люди приходили. Мы сказали: двери будут открыты, если кто сглупа взял, или знает, где лежат — пусть этой ночью принесет. А иначе завтра — в смысле сегодня — начнем действовать по всей строгости революционного закона, и укравший картины будет не социально близким дураком, а кровным врагом советской власти. А как советская власть поступает с кровными врагами, объяснять, я думаю, не надо.

— И они принесли?

— Вы ж видите, все полотна здесь.

— А вы… Вы не подглядели, кто принес?

— Во-первых, я дал слово, что подглядывать не буду. Во-вторых, я спал. И в третьих, что бы я увидел в темноте? А зажги я свет, всяк догадался бы, что его караулят, и никаких картин бы не принес. Вот у вас тут охрана ночевала, никто и не подбрасывал. Боялись.

— Да, у нас строго, — сказал Паринов.

Арехин не ответил, только смотрел на Паринова. Поза Арехина, а, особенно, зеленые очки смутили рамонца.

— А что… то есть, как теперь будет?

— Вы, товарищ Паринов, в Рамони главный, вам и нужно сделать все, чтобы случай с картинами не заслонил собою главного — укрепление в Рамони доверия к Советской власти. Она ведь крепнет?

— Не жалеем крови, чтобы крепла!

— А картины срочно верните в Воронеж. Холсты уложите в деревянный ящик, про который я давеча говорил. Приготовили?

— А что готовить, нашли подходящий на заводском складе.

— Значит, уложите, стружкой пересыпьте и отправьте в город.

— Когда?

— Немедленно.

— А рамы?

— А рамы мешковиной обернуть и тоже — на сани и в город. За час с погрузкой

— Мы — по революционному! В полчаса, мигом!

— Не забудьте на дорогу накормить!

— Да как же это можно — забыть? Но мы думали, что вы погостите хоть денек…

— Вот кончится война, построим социализм, тогда и гостить время появится. А сейчас — увы.

— Понимаем, дела.

Паринов на ветер слов не бросал, сделал все вовремя, и потому можно было рассчитывать, что в губернский город к ночи они поспеют.

Библиотечно-чекистский возница был совершенно трезв, о бабкиных гаданиях не упоминал, а лошадь выглядела бодрой, сытой и ухоженной.

Наевшись на весь день, по-мужицки быстро, но основательно, сели в сани. В пароконных санях рамонский возница вез рамы и ящик с холстами и человека с мандатом. В мандате, напечатанном не без ошибок на «Ундервуде» говорилось, что Рамонский совет рабочих и крестьянских депутатов возвращает картины в полном составе. Арехин одобрил мандат, но ничего исправлять не стал.

В библиотечно-чекистскую санную повозку набросали свежей соломы для чистоты, тепла и мягкости.

Мороз спал, но вполглаза — нет-нет, да и вздохнет, да так, что до самых до костей достанет. С ним не шути.

Никто и не шутил. Ехали молча, сосредоточенно, первыми на пароконной ехали рамонцы, торили путь, а уж следом шла библиотекарская кавалерия.

Фройлян Рюэгг сонно улыбалась — то ли проведенная ночь так повлияла, то ли две рюмки коньяка с огурцом, салом, вареной картошкой и вареными же вкрутую яйцами сказывались. Зато словно печка внутри, не замерзнет. Арехин сидел бок о бок, и тоже пытался вздремнуть. После Сорокина ветер стих совершенно, а у Грязного их нагнали продотрядовцы. Теперь-то совсем хорошо, хотя бандитам гулять сейчас резону мало — и холодно, и голодно, и у каждого путника ствол.

На полпути к Воронежу откуда-то сбоку, из-за лесочка присоединился к ним мужичок с ноготок. Если и не с ноготок, то более полутора метров в нем, действительно, вряд ли бы набралось. Небольшой, но крепенький, и лошадка ему под стать. Везла лошадка немного дров и опять какой-то ящик.

— Куда? — спросили для порядка.

— В губчека, — ответил мужичок, и сразу получил место в арьергарде.

Так они и ехали. Обратный путь показался короче — или, скорее, лошади на сельских харчах раздобрели. Сено, овес — чужие, вот и сыпали полной мерой, не в городе, где кончилось — и все, нет больше. Из города сани везли пустые, сейчас полнехоньки, а все резвее выходило.

Резвее-то резвее, а в город вошли ночью. И всей колонной дружно в губчека.

Чека разницы между ночью и днем не делала, что Арехину импонировало изрядно. Вот и сейчас, среди радостных хлопот — вернулись кормильцы! — и Арехина приветили с фройлян Рюэгг, да не кто-нибудь, а товарищ Валецкис. И чаем угостил горячим, и картошкой с салом, а с дороги было это очень и очень ко времени. Поручив хлопоты по росписи продовольствия своему помощнику, явно из бывших приказчиков, а то и купцов, Валецкис с интересом выслушал Арехина.

— Нашли, значит, картиночки? — заключил он устный рапорт.

— До единой.

— И что мне с ними делать? Или — тут Валецкис с надеждой посмотрел на Арехина — вы их с собой возьмете, в Москву?

— Нет уж, увольте. Задачу мне поставили картины найти, и я ее выполнил. А какие планы у начальства в отношении картин, то мне неведомо. Может, завтра же и впрямь велят в Москву доставить, а то вдруг Воронежу навечно оставят — как знать? Революция, она старых законов не признает, каждый день новые творит, а потом и новые — в революционную топку, чтобы пламя не погасло.