– О… Каэтана. – Это имя он произнес с показною почтительностью. – Она всегда была особенной. И когда я увидел ее впервые, подумал, что такая женщина должна принадлежать мне, и только мне! Я намеревался добиться ее расположения во что бы то ни стало! И добился.
И гордился этим, как иные гордятся военной победой.
– Не скажу, что сие было так уж сложно. – Он крутанул ус. – Как все красивые женщины, Каэтана была достаточно самолюбива, а равнодушие супруга это самолюбие ранило… Вы ведь знаете о том, что он…
– Знаю, – перебил Альваро, не желая в очередной раз выслушивать сплетню.
– Это был скандал! – Франсиско зажмурился, явно с наслаждением вспоминая подробности. – Дорогой Хосе соблазнил ее чудесного мальчика. Мне тогда подумалось, что она сама донесет на супруга, но нет… Потом это театральное самоубийство, завещание, ее траур.
– Каэтана отправилась в Андалузию…
– О да, сказала, что ей невыносимо оставаться в Мадриде. – Франсиско вновь фыркнул. – Поползли слухи, что она причастна к смерти Хосе. Мало что не в глаза обвиняли… Ее это расстраивало несказанно.
– И вы ее утешали.
– А что еще мне оставалось делать? – Это было сказано с раздражением. – Не скажу, что с радостью вспоминаю о том времени. Постоянные слезы. А если не слезы, то упреки… Каэтана вдруг возомнила себя единственной в моей жизни. Даже требовала, чтобы я развелся с женой.
– Но вы отказались?
– Естественно! Что бы обо мне подумали? Да я бы клиентов всех растерял! И церковь не одобрила бы… К чему было все усложнять? Нет, я бы еще подумал, если бы Каэтана согласилась стать моей супругой, но мы оба прекрасно понимали, сколь невозможен этот брак.
Еще бы, герцогиня Альба и какой-то Гойя, отец которого был баском, а матушка – дочерью идальго, но обедневшего и безвестного.
– Но Каэтане втемяшилось в голову… Видите ли, она больше не выйдет замуж и до конца жизни будет хранить мне верность. И я должен поступить так же.
Судя по искреннему возмущению, Франсиско подобный поворот категорически не устраивал.
– Меня не спрашивали… Нет, она, как обычно, все решила за двоих. А стоило мне произнести хоть слово, и тотчас сыпались упреки. Я, конечно, терпел, как мог. Старался ее успокоить.
Альваро кивал.
Слушал.