– Долгонько ж он вас мурыжил, – сказала она, потягиваясь. – Я и придремать успела… Ну чего, дядя, договоримся? Я тебе про Райку рассказываю, а ты меня увозишь.
– Куда?
– А какая на хрен разница?
Теперь она скинула маску благочестия, и Алина поежилась: молоденькие девушки не должны быть такими… Она не сумела подобрать слова.
– Мне вот большая. – Макс нависал над лавочкой и покосившимися памятниками. – Ты, деточка, несовершеннолетняя. И надо думать, поедешь не к тетке своей. К кому? К приятелям? К любовнику?
– Дядя, а тебе что за забота?
– Не хочу брать грех на душу.
– Ага… Значится, и тебе мозги промыть успели. Ну тогда вали…
– Предлагаю другую сделку. – Макс вытащил бумажник.
– И на кой мне тут деньги?
– Тут они не нужны. – Он извлек две купюры по сто долларов. – Но ты же вроде не круглая дура. Понимаешь, что здесь ты временно. В любом случае после восемнадцати никто не имеет права тебя задерживать.
– Ага… – Зойка сплюнула, всем своим видом показывая, где видела премудрые советы. Но взгляда от купюр не отвела.
– Тогда и уедешь, – продолжил Макс. – Но хорошо, если уедешь не с пустыми руками. Думаю, у тебя есть захоронка где-нибудь тут…
Отвечать Зойка не стала.
– Ну, как знаешь. – Макс убрал деньги в бумажник. – Счастливо оставаться.
– Погоди, дядя. – Она все же не выдержала. – Пятьсот.
– А не жирно будет?
– В самый раз. Тебе ж интересно, кто Раечку ухайдокал?
– Что?
– А то ты не знал! Ага, это Лаврентий пусть всем втирает, что она сама померла. Только я знаю, здоровая она была. И на сердце никогда не жаловалась. И вообще, вкалывала, что… Эта гостья ей отраву сунула. Но если еще чего знать хочешь, плати.
Зойка протянула руку и выразительно пошевелила пальчиками.
– Пятьсот, – повторила она. И Макс безропотно отсчитал купюры, которые исчезли под подолом черного платья.
– Сядь куда-нибудь…
– Куда?
– А хоть туда. – Зойка показала на обвалившийся памятник. – А то ж я девушка честная, раз уплочено, то и отработаю…
Алине почудилось, что сейчас Зойка намекала вовсе не на рассказ. И будь Макс один, предложение прозвучало бы куда как откровенней.
Конечно, почудилось.
Зоя ведь ребенок… Просто ребенок, что бы она о себе ни думала.
Глава 14
Попав в школу, Зойка по первости буянить пробовала. Дурой была, не понимала, что тут до ее истерик никому дела нету. Матушка лишь головой качает, батюшка хмурится и очередной урок дает. Урок – это вовсе даже не география с историей, хотя школьную программу тут вбивали крепко, а работа, которую надлежало выполнить.
Откажешься?
Сиди голодная. А то и вовсе в погребе. В погреб Зоя за драку попала. Попыталась одной козе борзой показать, чего стоит… Вот вместе с тою козой в погреб и угодили. У той-то ума не прибыло, а вот Зоя – дело иное. Она ж не дура полная, просекла, что радости от такой жизни нету. И смотаться не выйдет. А значит, надобно приспосабливаться. Вона, как иные в любимчиках у Лаврентия ходят. Глазки опустят. Скользят, что тени. Говорят шепоточком. Все такие благостные, что прям тошнит, зато им и работенка полегче, небось иголкою в канву тыкать – это не за свиньями навоз убирать. И за стол они первыми. И на выходные в город вывозят, стало быть, на экскурсии…
В городе смотаться-то легче. Небось там собаки не помогут.
Зойка и принялась исполнять задуманное.
Перестала огрызаться. Смирилась и с распорядком, который был зверским, один подъем в половине шестого чего стоит! И учиться пыталась, хотя учеба в голову ну никак не лезла. Отвыкла голова от учебы… А главное, прикипела Зойка к матушке Раисе. Та-то мнила, что всех насквозь видит, понимает, и к новеньким липла со страшною силой. Придет бывало, на тот же скотный двор, и начинает рассказывать про жизнь свою нелегкую.
Да какое дело было Зойке до ее жизни!
Ну гуляла… Все бабы – шалавы, мамка это не чинясь говорила. Другое дело, что мужики – кобели… И при ином раскладе Зойка к Лаврентию бы подкатила, но тут было ясно, что Лавруша – на всю голову стукнутый. Святоша. Его не раз и не два пытались соблазнить, и заканчивалось это плачевно. А вот Райка с ее зудом воспитательским – дело иное.
Разговорчики?
Зойка послушает. Небось корона не свалится. И посочувствует. И вздохнет где надо. И вовсе слезу пустит, как оно положено. И Райка быстренько прониклась. Зойку перевели со скотного двора церковь убирать, а там и в доме помогать. Невесело оно, конечно, на чужую тетю горбатишься. Сама-то Райка на лавку взопрется и Писание читает, а Зойка раком пол дерет. И ладно б пылесос имелся или еще чего, нет, все ручками… и подметать, и мыть, и стирать. Райка же только языком мелет.
Поневоле Зойка начала к разговорчикам прислушиваться. Воспринимала она Раису навроде радио, которое бухтит себе и бухтит.
В молодые годочки Райка сама на панели подрабатывала, да не одна, а с подруженьками. И вроде как не просто на панели, а в конторе элитной, которая девок папикам состоятельным поставляла. В такую бы и Зойке попасть… Она бы точно не растерялась, подцепила себе папика. А там бы, глядишь, и замуж выскочила. Жила б принцессою…
У Райки не вышло.