Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 2

Самый вопиющий случай обострения отношений в деревне в связи с проведением столыпинской реформы произошел в селе Аннино Лебединского уезда Харьковской губернии. «Оказывавшееся ранее пренебрежение к хуторянам сменилось … насильственными действиями, вылившимися в форму порчи воды в колодцах и поджогов имущества отрубщиков. Во время одного из пожаров крестьяне, крича „не тушите, пусть горит, это за отруба“, не позволяли ввозить во двор пожарные трубы и бочки, а в другом случае они пытались бросить в огонь самого отрубщика». Успокаивать беспорядки пришлось лично губернатору. По мнению губернских властей, «враждебное отношение к крестьянам, выделившимся из общины», является следствием преступной агитации. «Пресечь же подобные явления в самом корне весьма затруднительно, ибо распоряжением Статс-Секретаря Столыпина от 12 мая минувшего (1911) г. губернатору воспрещено принимать в порядке охраны меры в отношении лиц, агитирующих против землеустройства». Столыпин хотел, чтобы крестьяне все решили сами, без участия и тем более насилия со стороны властей. «…Настоящее распоряжение сделалось уже известным большинству крестьянского населения, благодаря чему агитаторы чувствуют себя в полной безопасности»[253].

В 1913 г. слухи о долгожданном «Всемилостивейшем Манифесте» окончательно затихли. 300-летие Дома Романовых прошло, ничего не изменилось, и стало окончательно ясно, что власти крестьян не облагодетельствуют. Теперь все проблемы на селе были связаны уже с вполне реальными «недоразумениями на аграрной почве» и «деятельностью землеустроительных учреждений». В Новгородской и Астраханской губерниях спорили о месте и качестве участков, которые выделяли хуторянам. В Рязанской жгли усадьбы помещиков, чтобы вынудить их продать свои земли по дешевым ценам, – а значит, на даровую раздачу земли уже не надеялись. Во Владимирской губернии отмечено сопротивление землемеру, в Вологодской – «самовольные порубки и вторжения на частные земли». Причем если раньше подобные известия сыпались буквально валом, то теперь они носят эпизодический характер. «Все внимание крестьянского населения сосредоточено на вопросах землеустройства, улучшения своего хозяйства и организации мелкого кредита», – на протяжении нескольких месяцев сообщали из Пензенской губернии.

Довоенный 1914 г. не принес ничего нового. Изредка повторяющиеся конфликты общинников с хуторянами и отрубщиками, никакой политической активности… А вот с началом войны ситуация изменилась. Несмотря на подъем патриотических чувств и «единение общества», жены призванных в армию повсеместно требовали приостановления землемерных работ до возвращения их мужей. В Воронежской губернии «разверстку довели до конца под охраною отряда стражи». И там же возникли толки о предстоящем после войны «черном переделе», так как «в виде награды за понесенные … во время войны жертвы» крестьянам будет передана вся частновладельческая земля. Кроме того, напряженность подогревали промелькнувшие в печати сведения «об ожидаемом отобрании земельной собственности от немцев-колонистов»[254]

.

В 1915 г. эта ситуация получила дальнейшее развитие. Сопротивление женщин землеустроительным работам не ослабевало; тем, кто уже получил землю по столыпинской разверстке, они упорно не позволяли пользоваться своими участками. В Нижегородской губернии солдатские жены «под влиянием писем своих мужей разгромили 14 принадлежащих хуторянам домов»[255]. Вероятно, во многом из-за этого проведение столыпинской аграрной реформы с 1 мая 1915 г. было приостановлено.

В сущности, мысль о наделении землей не покидала крестьян никогда, активизируясь при каждом случае, который народное сознание воспринимало в качестве значимого исторического события. «Продолжительный мир и продолжительная война, две крайности, производят в людях одинаковые последствия: колебания умов, жажду перемены положения, а это самое производит толки, из которых образуется мнение общее»[256], – заметили в III отделении еще в 1839 г. Именно лозунг «Землю крестьянам!» принес большевикам победу в аграрной России. И читая о том, как в начале войны обеспокоенные крестьянки сообщали солдатам, что в деревне делят землю, не приходится удивляться, что в 1917 г., когда этот процесс стал неудержимым, русская армия развалилась. Постфактум всегда рассуждать легко, но мне кажется, что хотя бы из чувства самосохранения элите российского общества, в буквальном смысле составляющей тонкую пленку на поверхности крестьянского моря, стоило бы пожертвовать помещичьим землевладением.

В том же 1915 г. в Тамбовской губернии зафиксирован слух о том, что «возвратившиеся с войны солдаты будут завоевывать крестьянам землю и без того не положат оружия». Департамент полиции счел этот слух «ложным». Однако через два года он оказался правдой.

Н. С. Кирмель

В годы Первой мировой…

Из жандармов – в контрразведчики