Тайная жизнь Сталина

Если у него не было никакой городской, цивилизованной профессии, то охота и рыбная ловля стали его не только важным подспорьем для существования, они стали средством для воспитания и развития особых черт характера. Длительные отлучки с одним из братьев Перепрыгиных в тайгу, с оружием, умение выследить, подстеречь и убить зверя, способность терпеливо ждать, пока рыба попадется на крючок, а потом, несмотря на ее величину и силу, затащить на лед или целеустремленно переплывать в лодчонке, в одиночку (с больной рукой и легкими!) пятикилометровый неспокойный Енисей за желанной пачкой махорки — все эти качества охотника и рыболова мы без труда найдем у политика Сталина. Хозяин Кремля терпеливо, иногда годами «водил» на невидимом крючке очередную политическую жертву, «прикармливал» ее всяческими должностями, посулами и обещаниями, то натягивал, то вновь отпускал «лесу», а затем, когда жертва думала, что все обошлось, рывком «подсекал» ее. Так действуют опытные рыбаки, когда имеют дело с крупной добычей. Иногда тактика из рыбачьей легко менялась на охотничью, но это сути не меняет. В 1917 году в Петрограде, а затем в Кремле появился грузин Коба, прошедший воспитание не только в православном духовном училище, не только в ссылках и тюрьмах и не только в конспиративном подполье, но и в сибирской приполярной тайге. Позже дочь писала: «Он вспоминал всегда о годах ссылки, как будто это были сплошь рыбная ловля, охота, прогулки по тайге. У него навсегда сохранилась эта любовь» [401]

.

Охотник или рыбак — это древнейшие человеческие профессии, объективно требующие навыков убийства и первично удовлетворявшие в человеке самые жгучие плотоядные потребности. Позже, в Кремле, Сталин говорил соратникам, что нет большего удовольствия, чем выследить врага, уничтожить его, а потом выпить вина. Такой «охотник» без сомнения не только понимал смысл ницшеанской мысли о преимуществах местонахождения по ту сторону добра и зла, но и собственным путем постигал ее, освежевывая очередную парную тушу и запивая удачу чаркой. И еще штрих к его бестрепетному отношению к живой плоти. Житель Курейки Ф.А. Тарасев вспоминал, что однажды, когда он уехал, его корова объелась какой-то травы и ее пришлось зарезать. «Иосиф Виссарионович с соседями прирезал нетель, а мясо прибрал и посолил, сделал все как хороший хозяин» [402]

. Впоследствии именно так: «Хозяин» с большой буквы, называло его кремлевское окружение.

Став во главе государства, Сталин, как и Ленин, Троцкий, Бухарин и другие, стал вести себя как аристократ новой формации и пусть редко, но занимался охотой и рыбалкой, теперь уже проводя свободное время. Сохранились фотографии начала 30-х годов, на которых он запечатлен с ружьем или удочкой в окружении охранников-егерей и чаще всего в сопровождении К. Ворошилова. Как-то работники Оперативного отдела ОГПУ преподнесли ему в дар альбом с большим количеством таких фотографий. Но позже он, видимо, вообще перестал охотиться. Молотов в старости вспоминал: «В Сталине от Сибири кое-что осталось. Когда он жил в Сибири, был рыбаком, а так — не увлекался. Незаметно было, да и некогда» [403]. А к чему теперь нужна была охота? Да и времени действительно не хватало. Ведь для него отныне вся страна, на просторах которой он мог производить «отстрел» сотнями и миллионами, стала охотничьим угодьем. Он отбирал в жертвы самых значительных и ярких «особей»: из интеллигентов, бюрократов, рабочих, крестьян, партийцев… Отстреливал или рационально содержал их до поры в лагерях и зонах. Еще в Курейке пойманную однажды Мерзляковым беременную зайчиху он разумно рекомендовал не убивать, пока та не родит зайчат. Но зайчиха, не вынеся неволи, сдохла, о чем мстительно помнил Мерзляков лет двадцать. Позже Сталин так же относился к проблеме использования интеллектуальных способностей «врагов народа», давая им возможность выложиться под бдительным присмотром «на воле» или в «шарашке». Но как же все в нашем мире неоднозначно и непрямолинейно! Рационализированное зло иногда вдруг коварно и призрачно, иррационально оборачивается добром.

Во время Великой Отечественной войны его «охотничьи» инстинкты обернулись иной стороной. Несмотря на ошеломляющие удары Гитлера, несмотря на глубочайшие раны, он, как кошка, рысь или пантера, продолжал яростно сопротивляться, пока не подстерег момент Сталинграда. «Зверь Сталина» оказался сильнее и изворотливее «зверя Гитлера». Кто бы из генералов ни разрабатывал и ни осуществлял этот план, конечное решение и вся историческая ответственность за сражение лежала лично на нем, на Сталине. Он сам, своей дикой волей к власти, взвалил на себя эту ответственность. Но кровоточащие раны были нанесены, конечно, не ему лично, а телу народному. На те годы, пока шла война, «зверь Сталина» был отвлечен от терзания тела народного, что и спасло страну не только от гитлеризма, но и от многолетия «тридцать седьмого года».