Таинственный Хранитель

– Салют! – кричит Андрей, махая руками на невидимок, и вдруг чувствует, как его возносит вверх, туда, где у сторожки, в её «сухопутном» варианте, должен находиться дымоход. Он вылетает через трубу, словно пробка из бутылки шампанского, и уже несется где-то высоко, а сам никак разобрать не может: если вокруг него вода, то чем прикажете дышать? Жабрами?

– Андрей! – из глубины, снизу доносится голос Агриппины. Слабый далёкий звук напоминает эхо, гаснущее, чтобы вернуться стократ ярче: так и происходит – зов повторяется, – Андрей! – только теперь её голос окреп, стал много громче, отчётливей; отмахнуться от него невозможно.

– Андрей… – раздаётся прямо над ухом. И он открывает глаза и видит склонённое над ним лицо Агриппины. В первое мгновение, пока морок сновидения не развеялся, Андрей глядит на неё с неподдельным удивлением: куда подевался её венок? Говорила, от злых сил убережёт, а сама и скинула первая, и носить не стала…

Морфеевы чары улетучиваются, точно дым при хорошей вытяжке. Однако, во взгляде Андрея по-прежнему читается удивление.

– Ты чего? Рано ещё.

Но Агриппина была уже одета «по-рабочему» и, разбудив Андрея, тут же отошла к зеркалу наводить марафет.

– Кому рано, а нам, рабочим лошадкам, самое время! И тебе перемена деятельности не помешала бы: время разбрасывать камни… – помнишь?

– Ну, помню, и дальше что?

– Время науку двигать, родной! Время в подземелья лазать…

– А ты не допускаешь, что это вещи одного порядка? – прищурился он.

Для раннего утра вопрос нетривиальный. Экзистенциальный вопрос. Агриппина задумалась, продолжая красить ресницы – надо испробовать новую тушь, она якобы придаёт ресницам модный зеленоватый оттенок, подчеркивающий выразительность глаз.

– Вполне допускаю, – наконец ответила она. – Но внутри меня клокочет глухой протест…

– Здрасьте-пожалуйста! Ты же сама в это дело влезла! Кто в подземный поход напрашивался?

– Грешна, батенька. Андрюша, ну послушай… Я отнюдь не считаю всё это баловством. Наоборот, дело очень серьёзное. Кровь уже пролилась, и не только малая – вон, мальтийца убили ни за что.

– Так в чём разница?

– В том, что это вещи – по-моему – из разных областей. Боже упаси мне, как говорится, принизить значение той задачи, что стоит перед тобою! Боже упаси, покинуть тебя на этом пути. Но «вещи одного порядка» – это журналистика и искусствоведение, но не математика и ведовство!

– Ингерманландские колдуньи слабы в арифметических операциях? – усмехнулся он.

– Угу… Ладно, пять секунд мне не мешай… – Агриппина снова повернулась к зеркалу. Карандашом подвела губы, придав рту более четкую линию, нанесла на лицо немного тонального крема, чуть выделила кисточкой скулы и критически осмотрела своё отражение. Андрей с интересом наблюдал, как она прихорашивается. В какой-то момент он вдруг увидел девушку одновременно в двух ипостасях: отражённая была деловой и энергичной, другая, из плоти и крови, – домашней и теплой.

– Ты Гришу сегодня хочешь навестить? Нашего юродивого картографа… – спросила уже из прихожей, застегивая молнию на ботиночках.

– Пока не решил. Может, стоит попробовать ещё вариант, и если уж опять… то…

– Надо выяснить, что у него с картой…

– Вот что… Я сначала во дворец схожу, поработаю немного. Заодно прощупаю обстановку… А потом, наверное, и до сторожки прогуляюсь. Не ровен час, что-нибудь прояснится, а то мы пока на месте топчемся.

– Ну ладно. А я на пресс-конференцию прямо сейчас, после обеда в ЛенЭкспо, вечером надо бы еще на презентацию – только это вряд ли…

– Почему? Сходи. Развеешься.

– Благодарю за милостивое разрешение, мой государь! – иронически откликнулась Агриппина. – Обязательно приму к сведению. Покеда!

Андрей услышал, как поворачивается ключ в замке, и внезапно острое предчувствие беды пронзило его так явственно, что нервы каждым отросточком своим, каждой клеткой отозвались на эту боль. И печаль – гробовая. И нежность – как на похоронах возлюбленной. Что, чёрт возьми, со мной происходит? Он вскочил на ноги, набросил халат и просился к балкону. «Она только вышла, надо ее остановить, объяснить, заболтать, дома оставить, уговорить поехать позднее… Сейчас, сейчас…» – бормотал он, выскакивая на балкон. Агриппина уже садилась в машину.

– Агриппина, вернись! Вернись! – кричал он, перегибаясь через перила.

Но она не услышала. И вот уже мальтийка тронулась с места, повернула к выезду из двора, сейчас обогнёт угол дома и скроется с глаз… Облокотившись о перила, он с острой тревогой провожал ее взглядом.