Таинственный Леонардо

Пришлось дожидаться выхода на сцену в конце века Микеланджело Меризи да Караваджо, чтобы присутствовать при рождении живописца, которому удалось подхватить и удивительным образом развить самые новаторские черты творчества Леонардо. Характеры этих двух художников не могли бы быть более различными: Леонардо любил окружать себя помощниками, Караваджо работал в полном одиночестве; Леонардо заполнял тысячи листов эскизами и набросками, Караваджо всегда сразу же наносил краску на основу. Да Винчи был обходительным и щедрым человеком, Меризи – раздражительным и строптивым типом.

Тем не менее Караваджо испытывал непреодолимое влечение к работам флорентийского мастера. Меризи, сформировавшийся как художник в Милане в восьмидесятых годах XVI века, смог собственными глазами увидеть «Тайную вечерю», возможно, также «Мадонну в скалах» и, может быть, многочисленные копии

«Джоконды» или «Дамы с горностаем». В мастерской его учителя Симоне Петерцано, вне всякого сомнения, циркулировали оттиски некоторых рисунков Леонардо и, с большой вероятностью, репродукции «Битвы при Ангиари».

Леонардо и Караваджо, совершенно разных по характеру и жизненному выбору, связывала тонкая, но могущественная нить эротизма и двусмысленности, к которым остальные живописцы XVI века не сумели приблизиться с такой же дерзостью.

Мрак, поглощающий фигуры на картинах Караваджо, вблизи напоминает темный фон, на котором появляется обольстительная улыбка святого Иоанна Крестителя, чья фигура сильнее всего околдовала ломбардского живописца. Этот святой, такой двусмысленный, таинственный и андрогинный, предвосхитил многих персонажей Меризи. Соблазнительное выражение лица Иоанна Крестителя превратилось в насмешку «Амура-победителя», в то время как его поза повторилась в позе ангела, появляющегося в первой версии «Святого Матфея и ангела», уничтоженного в 1945 году в Берлине. Кроме того, в памяти Караваджо запечатлелось скандальное обаяние «Воплощенного ангела» да Винчи (см. иллюстрацию ниже), тайно передававшегося в те годы из одной мастерской в другую по всей Италии. Это действительно была кощунственная андрогинная фигура, которую Меризи не раз без колебаний воспроизводил на своих полотнах. Леонардо и Караваджо, совершенно разных по характеру и жизненному выбору, связывала тонкая, но могущественная нить эротизма и двусмысленности, к которым остальные живописцы XVI века не сумели приблизиться с такой же дерзостью. Возможно, им не хватало мужества или они не были достаточно безрассудны и революционны. В душе этих двух гениев пылал огонь вызова и провокации.

Однако не только освещение и андрогинность леонардовских фигур привлекали Караваджо: он также восхищался спонтанными движениями его воинов и святых, их удивительной человечностью и хрупкостью, сильными чувствами, воодушевлявшими их. Это было истинным новшеством, которое ни один из художников той эпохи не смог понять и воспроизвести с таким драматизмом. Энергия схватки между флорентийскими и миланскими всадниками в «Битве при Ангиари» приходит на память при взгляде на «Мученичество святого Матфея» Караваджо в римской церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези. Лицо святого мученика идентично лицу Франческо Пиччинино, миланца, с силой размахивающего в воздухе кривой турецкой саблей в отчаянной попытке отстоять свое знамя.

Леонардо да Винчи. Воплощенный ангел. Рисунок на бумаге (частная коллекция, Германия)

Внезапная реакция апостолов в «Тайной вечере» дала Меризи возможность придумать жест святого Матфея в «Призвании апостола Матфея» с его вопрошающим взглядом, сопровождаемым пальцем, указывающим на грудь. Внимание, которое Леонардо уделял рукам, можно увидеть в жестах многих персонажей Караваджо: Мария, указывающая пальцем на зеркальный щит, расположенный напротив ее сестры Марфы, святая Катерина, слегка прикасающаяся пальцами к мечу, которым ей отрубят голову, юноша, внезапно отдергивающий руку после укуса ящерицы. Да Винчи был первым живописцем, сосредоточившимся на изображении этих «движений души», впоследствии доведенных Меризи до крайнего выражения жестоких внутренних драм.