Тайны бронзовой статуи: Сборник

Одного из присутствующих, маркиза Шомберга, обидели почести, которыми осыпали барона Альтендорфа. И хотя он не смел громко протестовать, в сердце у него кипела ярость. Его гордый дух был оскорблен, честолюбие обмануто. Он надеялся, что высокое звание и огромные богатства, делавшие его выше барона Альтендорфа, обязательно примут в соображение, тем более что он уже стал президентом совета вельмож в Праге. Однако он сумел, хоть и с трудом, сдержаться и скрыть свои чувства. Мало того, он присоединил свои приветствия к приветствиям других вельмож, и, похоже, никто не заподозрил его в неискренности.

Итак, было около полуночи, когда энтузиазм гостей достиг вершины. Вдруг музыка прекратилась, один из вельмож встал и знаком попросил молчания.

А потом он красноречиво описал положение той, которую они признали своей государыней. Он представил принцессу более одинокою, чем самый смиренный из ее подданных, хотя она находилась в окружении преданных сердец, готовых умереть за нее. Далее он заговорил о верности престолу и патриотизме барона Альтендорфа, сделавшего из своего замка штаб-квартиру борьбы против таборитов. Затем, вернувшись к одиночеству королевы, заметил, как было бы хорошо для ее счастья и общественных интересов, если бы она вышла за сына какого-нибудь знатного вельможи. Подобный союз, прибавил оратор в заключение, доставил бы удовольствие богемской аристократии, которая с гордостью приняла бы короля, избранного из ее среды. Народ тоже одобрил бы такую меру, ведь у соседних государств не осталось бы ни малейшего предлога вмешиваться в дела Богемии.

Речь эта вызвала гром рукоплесканий, и вельможи единогласно провозгласили, что супругом королевы Ели-саветы должен стать сын барона Альтендорфа. Было более часу, когда гости встали из-за стола и разошлись по своим комнатам. Лампы погасли, усталые слуги удалились, часовых сменили на валах, и тишина воцарилась в большой феодальной крепости.

Глава 69

Монах и барон

Киприан присутствовал на обеде, он ушел за несколько часов до того, как возник вопрос о союзе Родольфа с королевой Елисаветой.

Проснувшись рано на другое утро, он попросил Губерта узнать, может ли принять его барон Альтендорф. Старый управитель удалился и, воротившись через несколько минут, повел монаха в комнату барона.

— Здравствуйте, отец мой, — сказал барон. — Какое дело подняло вас ни свет ни заря? Не неприятные известия, надеюсь?

— Нет, — ответил монах, — просто мне надо сказать вам несколько слов наедине.

— Хорошо, — кивнул барон. — Губерт, вы можете идти.

Старый управитель поклонился и вышел, но вместо того, чтобы отправиться к себе, он проник в комнату, смежную со спальней барона.

— Теперь мы одни, — сказал барон, так что говорите без опасения. Очевидно, вы намерены подробно описать экспедицию, предпринятую вами третьего дня и закончившуюся столь неудачно.

— Нет, я не хочу утомлять вас таким рассказом, — заявил монах. — Достаточно будет сообщить, что, если мы и потерпели неудачу, то лишь благодаря внезапному появлению того самого человека, что вывел вас из пражской крепости.

— Мой освободитель назвался каким-то Анжелом Вильдоном, — заметил барон. — Помнится, вы обещали рассказать что-то интересное о нем. Вы за этим пришли?

— Отчасти, — ответил Киприан. — Знайте, что из крепости вас вывела молодая и очаровательная женщина…

— Женщина?! — вскричал барон. — Это невозможно! Впрочем, теперь я припоминаю, когда она приподняла забрало, там мелькнуло нежное девичье лицо…

— А важнее всего то, что сын ваш страстно в нее влюбился, — продолжал монах. — В первый раз, когда он велел ее похитить, она была спасена австрийцем, ехавшим сюда. Вот откуда происходит ненависть Родольфа и его недоброжелательное письмо к вам. Потом ваш сын сумел схватить Анжелу и держал ее пленницей в Красной комнате.

— В Красной комнате! — повторил барон, побледнев от гнева. — О! Если Родольф осмелился на подобный поступок и если Губерт позволил ему…

— Успокойтесь, — перебил монах, — ваш сын ничего не знает о трибунале Бронзовой Статуи, и если ему пришла фантазия запереть Анжелу в Красной комнате, то Губерт никак не мог этому воспрепятствовать.

— Правда, — согласился барон, подумав. — Понимаете, я всегда хотел, чтобы мой сын не был посвящен в тайны Бронзовой Статуи. Нет, я предпочел бы убить его собственной рукой! — с жаром воскликнул он. — Но совсем не оттого, что я не уважаю трибунал…

— Мне известны причины, — заметил монах. — Вы не желаете, чтобы Родольф знал тайны и реестры нашего трибунала.

— Да, среди жертв записано одно имя, которого он никогда не должен слышать, — проговорил барон, нахмурившись, как туча.

— Перестаньте! — вскричал монах. — Прошлого не изгладить.

— И я не хотел бы, чтобы оно было изглажено, если бы даже мог его уничтожить, — сказал барон. — Нет, тот проступок заслуживал страшного наказания, и я не имею никакого сострадания к той, что была казнена за свои преступления. Но мой сын не должен ничего подозревать.

— Довольно об этом, — прервал его Киприан. — Мы говорили о любви Родольфа к молодой крестьянке río имени Анжела Вильдон.