Тайны гор, которых не было на карте...

— Когда успеем-то?! — возмущенно простонал Борзеевич. — Ведь жизни не будет!

— В смысле? Когда она у нас была?

— Заездют они нас! — хмуро проговорил Борзеевич, отправляясь в пещерку. — Это же духи! Пожалел… Рыбу пожалел!

Манька пожала плечами, русалки ее мало беспокоили, спать она решила лечь пораньше. Хотелось с утра посмотреть, что это за земля. Она утонула в душистой копне сена, закрыла глаза и подумала о Дьяволе: и как он успевал быть во всех местах сразу? Она уже никаким его способностям не удивлялась, знала, что много его — но всегда мало, когда ешь с ним из одной плошки одной ложкой.

Другое дело Борзеевич…

Глава 12. Как тайное стало явно

— Я не думала, мне надо! Ты хоть понимаешь, есть такое слово НА-ДО?! Да, во мне теплиться искра божья, и слетаются ко мне, как мотыли ко свету… Я первое лицо государства!!! Ты карьеру… жизнь человеку сломал! Это нужные мне люди, а ты им на дверь указываешь! — Ее Величество топнула ножкой, прохаживаясь по гостиной. Волосы ее взбились, сама она пылала гневом. — Тебе дела, а мне почет и уважение достойной жены! Сколько раз тебя выручаю… Ты хоть понимаешь, чего мне это стоит?

Твердый взгляд Ее Величества заставлял Его Величество нервничать.

Она хмуро пощелкала пальцами по раме зеркала, поправив прическу. Вот еще, придумал, указал на дверь — и кому?! Самому известному певцу из три-соседнего государства, который с известным цирюльником дружбу водил! Столько времени потратила, столько средств, чтобы заманить во дворец! Можно сказать, в семью влезла… А могла бы не записываться унизительно в очередь. А какой почет, какое уважение, и каждый видел бы — царице все дозволено, а прически, каждый день от самого модного стилиста… Что на драконах-то не слетать? А теперь, пожалуй, придется еще одно состояние израсходовать, чтобы на обычный прием попасть, по записи!

— Я бы не указывал, если бы ты, если уж решила переспать с кем, спала бы так, чтобы каждая собака дворцовая не доносила! Понимаешь ли сама-то, какая ответственность на мне? Я состояния плачу каждой твари, которая тебе при дворе самая что ни на есть нужная, так мне же еще и рогатому ходить? — возмущенно отозвался Его Величество.

Ее Величество повела бровью: донос на нее, на государыню? На Благодетельницу?! Собственному мужу, который и волоса не посмеет тронуть без дозволения! Это какая же сволочь осмелилась? Она прищурилась, вглядываясь в лицо обиженного мужа. Придется на кол сажать, чтобы знали, на кого доносят! Главное, не спустить теперь. Разве ж она первая тет-а-тет аудиенцию нужному человеку назначает? Где, в какие времена, государи шашней не заводили? Взять ту же Катьку Великую, или Ваньку Грозного… Или честные все при дворе? Указывать ей, государыне, с кем, когда и за какие заслуги! Шашнями государство испокон укреплялось — и головы рубили, и на кол сажали, и землями торговали — да кто бы посмел пальцем ткнуть?!

— А ты покажи мне доносителя, и никто больше шептаться не станет! — потребовала она. — Мы с тобой не простые люди, чему удивляться-то? Много в стране изменников мечтают народ развратить да дела государства развалить. Только, если ихние-то жены по мужьям сохнут, чего их комолые на государстве не сидят?! Разве ж мы с тобой не одно дело делаем?!

— Это какое еще дело? — недоверчиво с обидою покосился Его Величество. Ему не нравилось, что снова чувствует себя провинившимся школьником, но решительность давно улетучилась. Черт, квашня квашней, будто каша во рту. Он уже жалел, что сунул голову, куда не следовало. — Я сам не вижу, как льнешь к каждому, кто мне в подметки не годился бы, если бы не отваливала злата-серебра! Много, заметь, злата-серебра, из государственной казны!

— Ой, ой, ой! Злата-серебра пожалел! — прищурилась Ее Величество, едва сдержав гнев. — А кому? Все ж нужные люди! Так и ты при живой жене чего-то стоишь? А без меня кто?! Сядь! — приказала она, указывая на место рядом с собой, усаживаясь сама. — Клевещут на меня, а ты и уши развесил?

— А как мне не обижаться-то, когда заграничные козлы имя государево, честь и достоинство имеют во всякое место?! И было бы чем! Вот времена раньше были, — помечтал он, — закрыл в монастырь — и голова не болит.