Тайны Нельской башни

Тюремщик ринулся вперед, но сражение выдалось коротким. Сокрушительным ударом головой в живот Бигорн сбил противника с ног, набросился на него и – хаш! – насквозь пронзил кинжалом.

Почти тут же Ланселот вскочил на ноги, и в тот же миг дальняя дверь зала вновь распахнулась.

«Еще один гриф!» – пробормотал Бигорн, вскидывая окровавленный клинок.

Но на сей раз руке его не суждено было опуститься. Та дикая жажда кромсать всех и вся, что ударила в голову вместе с кровью, внезапно испарилась.

– Женщина! – пробормотал он.

То действительно была женщина. Бледная, с растрепавшимися волосами, она пересекла зал в несколько шагов, даже не взглянув на него, вероятно, даже его не заметив, и исчезла в разверстом в стене проеме.

Как только Маргарита, словно привидение, проплыла мимо, Бигорн поморщился, подскочил к двери, которую королева оставила распахнутой настежь.

– Довольно с меня сегодня грифов! – прошептал Ланселот, и прикрыв дверь, запер ее на все запоры.

Уже через несколько секунд в дверь застучали, но Бигорн не обратил на этот стук никакого внимания: взор его был прикован к трем трупам. А в том, что он видит перед собой трупы, Ланселот не сомневался, – в этот вечер удары его были как никогда сильны и точны.

Жизнь тогда почти ничего не стоила. С этими людьми Бигорн не был знаком. По сути, то были враги. Теперь, когда страстное желание убивать прошло, его вдруг сотрясла дрожь.

– Дьявол! – прошептал он, качая головой. – Мне следовало бы бить не так сильно. Теперь придется исповедоваться перед достопочтенным кюре из Сент-Эсташа аж в трех смертях, а что я могу предложить ему во имя отпущения грехов?.. За каждый из трех ударов кинжалом по десять экю – а меньше этот жулик и не возьмет, уж я-то знаю!.. Где ж я раздобуду тридцать экю?

Тут в голову ему пришла одна мысль, и губы его растянулись в широченной – от уха до уха – довольной ухмылке: вероятно, он все же нашел способ получить прощение и заплатить кюре из Сент-Эсташа.

Успокоившись на этот важный счет, Бигорн направился к зияющей дыре и начал спускаться, в чем ему немало помог горевший внизу свет.

Вскоре он уже находился у приоткрытой двери – двери необычной темницы Буридана и братьев д’Онэ. Ланселот Бигорн распахнул ее… Остальное вы знаете.

Ночь трое друзей провели в неком трактире, где собирался всякого рода сброд и куда их привел Бигорн. Смогли ли они сомкнуть глаза после всего, что случилось, решайте сами, дорогой читатель. Но ночь эту они провели в одной комнате, вооруженные до зубов.

На следующее утро первое, что сказал Буридан, было:

– Как! Так я не умер?..

– Похоже, наше время еще не пришло! – заметил Филипп.

– Да, но оттого мы больше стоить не стали! – пробурчал Готье. – Я и сейчас гроша не дам за наши шкуры! Ах, Филипп, если бы не ты, я бы раздавил эту гадину!..

Филипп мрачно улыбнулся.

– Но ты? – воскликнул Буридан, разглядывая Бигорна. – У тебя все руки в крови! Этой ночью ты, стало быть, дрался?

– Да – против грифов, тех самых, что заклевали бы вас своими стальными клювами, позволь я им это. Да вы их видели… Конечно, видок у них был не ахти… но грехи мне отпустят – об этом я уже позаботился.

XXXIV. Мать Буридана (продолжение)

Придя в сознание, Мабель обнаружила, что она одна, – королева исчезла. Страгильдо тоже не было. Внизу, в глубинах башни, раздавались глухие стуки, эхом прокатывавшиеся по этажам.

Что там происходило? Почему Страгильдо не остался сторожить ее?

Мабель с трудом поднялась на ноги и мрачным голосом пробормотала:

– Яд подействовал. Теперь ничто не может спасти моего сына. И кто отравил его? Я! Я, его мать! Это ужасно, невозможно, но так оно и есть. Теперь ничто не может предотвратить его смерть! И это я приготовила яд, предназначенный для моего сына! Сама принесла его Маргарите!

Мабель стиснула зубы и застонала.

– Кто это там стучит? – прохрипела она, невольно отреагировав на шум за стеной. – И почему вообще там стучат? Да какая теперь разница, в конце-то концов! Вероятно, какое-нибудь новое несчастье! Какое-нибудь новое убийство! Одним больше, одним меньше… О проклятая башня! О кровавая башня!.. Сколько было здесь трупов, рыданий, зловещих ночей!.. Ох! Зловещая ночь – это то, что сейчас переживаю я! Труп – это труп Буридана! Рыдания – это рыдания матери, оплакивающей своего сына… Сколько матерей оплакивали так своих сыновей?.. Я могла бы подсчитать их! В этом в данный момент мое искупление. Да будет проклят тот рок, что вынуждает меня переживать эту ночь! Да будет проклят Господь, навязавший мне такое искупление!..

Мабель задыхалась и, сама того не замечая, то и дело впивалась ногтями в лицо, оставляя кровавые борозды.

– Но если в этом – мое искупление, – пробормотала она вскоре, – каким же должно быть оно у Маргариты?

Произнеся эти слова, она начала спускаться по винтовой лестнице, сама не зная, куда идет, просто испытывая необходимость сменить обстановку, уйти из этой башни, где все было пропитано страхом.