– Вы требуете от меня жизнь, не меньше! – вскричал он. – Забирайте же ее, так как она – ваша!.. О, я дорого плачу за любовь, которую когда-то зажгли во мне ваши взгляды! Я чувствую себя во власти силы ужасной и проклятой, но остерегайтесь, Маргарита, остерегайтесь, моя королева, так как чтобы забыть мучения, на которые вы меня обрекаете, мне следовало бы быть ангелом небесным, а я всего лишь человек!
– Уж скорее не ангелом, а демоном из преисподней… Но пойдем! Я тебя не боюсь, чему доказательством служит то, что ты все еще жив. Молись Богу, если можешь, чтобы я забыла все здесь тобою сказанное, а пока веди меня к камере колдуньи!
XIV. Мать
Мрачный, словно приговоренный, которого ведут на казнь, Валуа зашагал впереди королевы, забыв в этот момент даже о своей страсти к узнице. Ситуация действительно была полна подводных камней: он понимал, что между Маргаритой и Ангерраном де Мариньи существует сговор, который преследовал одну цель – обеспечить свободу Миртиль. Побег же Миртиль – а готовился самый настоящий побег – означал не только поражение Валуа и триумф Мариньи, но и обвинение в предательстве, гарантированный приговор… смерть.
Потому-то граф и вскричал:
– Вы требуете от меня жизнь, не меньше!
Королева вновь надела маску и натянула на глаза капюшон.
Они вышли во двор, где по знаку Валуа к ним присоединился один из тюремщиков. С ключами на поясе и горящим факелом в руке провожатый вывел их к лестнице, уходившей куда-то под башню. Там царила зловонная атмосфера, но Маргарита не придала этому никакого внимания, если и вздрогнув, то лишь от собственных мыслей.
Тюремщик открыл дверь. Маргарита повернулась и выразительно посмотрела на Валуа.
Граф понял этот взгляд. Вставив факел в железный раструб на стене, он удалился, уведя с собой и тюремщика.
Да и так ли ему было важно, что может сказать узнице королева?
Когда он поднялся и вышел во двор, уже смеркалось, так что никто не заметил его бледности.
«Мне конец, – повторил он про себя. – В какую сторону ни повернись, выхода не видно. Вооруженная этим письмом, неумолимая, равнодушная, когда речь идет о сострадании, полная решительности, когда дело касается убийства, королева сотрет меня в порошок, стоит мне лишь попытаться защищаться. Что ж, придется уехать. Укроюсь у одного из тех сеньоров, которые после смерти покойного короля поднимают голову, и там уже подготовлю заговор против Мариньи, королевы, короля, Парижа, всех, кто меня ненавидит… Да, сплету такой заговор, что он приведет к тысячам жертв, отомщу так, что мир поразится и воскликнет: “А этот-то силен оказался! Вступил в непримиримый бой против всего и всех и вышел из него победителем!”»
И лицо этого человека, еще мгновение назад поникшего, теперь же вновь воспрянувшего духом, на какую-то долю секунды осветилось зловещей гордостью.
– Симон! – бросил он отрывисто.
И Симон Маленгр – тот самый, которого мы видели в Ла-Куртий-о-Роз в самом начале нашего рассказа, – Симон Маленгр, который никогда не покидал графа де Валуа, выступил вперед из тени.
Этот Симон Маленгр всегда возникал из углов темных и влажных, словно мокрица.
– Симон, – произнес граф голосом тихим и пылким, – все потеряно…
– Я все слышал и все понял, монсеньор!
– Беги в дом. Чтобы через час все было готово к моему отъезду!..
– Мы всегда готовы, монсеньор! Лошади всегда седланы, а мулы только и ждут, когда на них взвалят полные золотых экю бурдюки. В остальном же, я бы посоветовал монсеньору все в доме оставить как есть. Возможно, бежать нам и не придется…
– Что ты хочешь этим сказать? – пробормотал граф. – Говори! Сама мысль о том, что я вынужден буду уехать, оставив здесь Миртиль, так невыносима, что…
– Пусть монсеньор прочитает прежде это послание! – сказал Симон Маленгр.
Удивленный, Валуа взял протянутый слугой листок бумаги, подошел к висевшему на стене фонарю и принялся читать. Вот что содержалось в письме: