Читая очерки супругов Пекхэм, невозможно не скакать через эти препятствия вместе с ними, когда они увлекают нас в свои безумные приключения. Мы разделяем их тревогу, когда после нескольких часов погони они теряют осу или когда оса по необъяснимой причине бросает свою добычу совсем рядом с домом и улетает. После некоторой передышки – супруги Пекхэм «были очень рады возможности дать отдых усталым глазам и нервам после напряжения, вызванного слежкой за ней», – у них возникает новый замечательный вопрос: почему оса бросила добычу после того, как несла ее так долго? Они следовали за ней более двух часов. Неужели она заблудилась и не нашла свою нору? Конечно же нет, потому что «при каждом возвращении она без всяких колебаний продолжала свое путешествие в одном и том же направлении». Пекхэмы пришли к выводу, что оса «охотилась слишком далеко»: в современной поведенческой экологии это стало бы примером теории оптимального фуражирования – энергетические
Как и Фабра, супругов Пекхэм очень волновало, в каком порядке оса парализует сегменты гусеницы-жертвы, и их мучили те различия, которые они наблюдали в стратегиях охоты разных ос на разных жертв. Но больше всего их беспокоило то, что некоторые собственные наблюдения не совпадали с наблюдениями Фабра. Француз был уверен, что средний сегмент гусеницы (на который обычно откладывается яйцо) неизменно оказывается парализованным сильнее всего, чтобы первая пища крошки-личинки была усыплена достаточно глубоко и личинку не стряхнуло судорогами пожираемого заживо обеда. Супруги Пекхэм долго сокрушались, поскольку не наблюдали того же самого. И если Фабр был склонен уделять больше внимания общей картине биологических процессов и форм поведения в поисках единственного идеального решения, дарованного природе Богом, супруги Пекхэм осознавали важность естественной изменчивости как основы для процесса естественного отбора.
Эти первые корифеи науки об осах внесли единство в наше понимание, как охотятся одиночные осы, однако они занимали прямо противоположные позиции по отношению к теории естественного отбора Дарвина. Фабр рассматривал строго выверенную хореографию танца, исполняемого осой
Если бы я была гусеницей, тело которой немеет все сильнее и сильнее, я бы стала думать о том, как себя защитить. Мои жвалы – моя единственная надежда. Может быть, я выгляжу как мирная вегетарианка, но если нужно, мои свирепые челюсти разгрызут все, что портит мне жизнь, и быстро переключатся с жевания листьев на жевание ос. Для моего преследователя слишком рискованно жалить меня в голову, так как это парализует мой мозг (да, у нас, гусениц, на самом деле есть мозги) и разрушит весь план создания «живой кладовой». Вместо этого оса несколько раз сжимает мою голову своими жвалами, и этого давления на мозг оказывается достаточно, чтобы меня усыпить. После каждого сжатия она немного отстраняется и проверяет мое состояние: как опытный палач, она старается нанести мне ровно столько вреда, чтобы погрузить меня в блаженную беспомощную кому, но оставить в живых.
Наши «заклинатели ос» были правы, считая важными очередность и силу ударов жалом. Место, куда будет введен яд, действительно имеет решающее значение: в большинстве своем одиночные осы частично парализуют центральную нервную систему своей жертвы, обездвиживая ее, но не убивая. Удастся это сделать или нет, зависит от места укола. «Заклинатели ос» не ошиблись и в том, что важно количество уколов жалом: оно гарантирует, что в строго определенное место будет доставлено строго необходимое количество яда. Если его будет слишком много – жертва может умереть, что сделает ее бесполезной для целей осы; а если его окажется слишком мало, паралич будет неполным или временным, и тогда юная оса рискует стать жертвой собственной кормушки. Но как же лучше всего описать эту обработку: это жестко запрограммированная форма поведения, как утверждал Фабр, или более гибкая стратегия, как считали супруги Пекхэм?