Изумленный Арчибальд снова сунул руки в карманы пижамы и с ухмылкой покосился на свой палец, торчащий из дыры.
– Иногда мне трудно вас понять, но, раз вы так хотите, я уступаю. Однако не могу же я доставить вам товар в таком плачевном виде. Это будет просто позором для нашего посольства. Филибер, проследи за тем, чтобы этого человека отмыли, побрили, причесали, обобрали с него вшей и прилично одели.
– Слушаюсь, господин посол.
– А пока суд да дело – вы моя гостья! – заявил Арчибальд, обратив к Офелии свою самую очаровательную улыбку. – Вам когда-нибудь приходилось играть в салонный крикет?
Офелия поняла, что возражать бесполезно – придется помучиться еще несколько часов, – и мысленно дала себе торжественное обещание: как только ей удастся вызволить отсюда Ренара, она перешлет пальто, подарок матери, в личные покои Арчибальда.
– Одну минутку, пожалуйста, – сказала она жандармам, уже готовым увести пленника.
Девушка подошла к нему, но его бессмысленный взгляд блуждал по стенам бильярдной. Сначала она подумала, что Ренар ее не узнаёт – она ведь показалась ему в своем истинном обличье всего один раз, и он не знал, кто она такая, – но затем поняла: он ее попросту не видит. Из-за долгого пребывания в темноте его ослепил свет ламп, хотя и смягченный абажурами. Ренар ничего не видел, ничего не понимал, и никто не собирался объяснять ему, что случилось. Офелия едва удерживалась от того, чтобы закричать: «Посмотри на меня, я Мим! Тебе нечего больше бояться, я верну тебе человеческое достоинство, которого тебя лишили!» Но она сдержалась, вспомнив, что на нее устремлены чужие взгляды, и сказала только:
– Здравствуйте, Рено. Я невеста господина Торна. Отныне вы будете работать у меня. Скоро я вам все объясню.
Веки Ренара под нависшими бровями слегка дрогнули, словно он пытался разглядеть сквозь туман, кто с ним говорит. На его грязном заросшем лице выразилось такое удивление, что Офелия поняла: он ее наконец узнал. Девушка ждала, что в его взгляде мелькнет хоть искорка радости, что он облегченно вздохнет или улыбнется, но вместо этого Ренар отвернулся, и глаза его померкли.
– Да, мадемуазель, – хрипло прошептал он.
И Офелия с болью в сердце спросила себя, правильно ли она поступила.
Вопрос
Офелии никогда еще не было так тягостно, как сейчас, в лифте, где царило молчание, сопровождаемое скрипом подъемника, потрескиванием мебели, музыкой из проигрывателя да покашливанием грума.
Девушка с тоской смотрела на Ренара. Он стоял между буфетом с угощением и столиком для проигрывателя, вытянув руки по швам и не двигаясь, словно и сам был предметом обстановки. Его волосы, промытые и причесанные, частично вернули себе прежнюю яркость; борода исчезла, обнажив широкой упрямый подбородок. Зеленые глаза, уже привыкшие к свету, смотрели прямо перед собой, но, казалось, ничего не видели. Исхудавшее тело наконец распрямилось, и хотя ливрея болталась на нем как на вешалке, он все же выглядел крепким и могучим. Правда, в такой быстрой метаморфозе было что-то неестественное. Офелия не понимала, отчего этот человек, наконец-то ставший похожим на прежнего Ренара, кажется ей чужим.
– Стоп! – внезапно скомандовала тетушка Розелина.
Подчинившись ее властному тону, испуганный грум нажал на ручной тормоз лифта. Кабина остановилась под скрежет металла и скрип дерева.
– Не включайте! – строго приказала старушка груму, который собрался было снова запустить механизм. – Этот лифт не тронется с места, пока я не разрешу.
И она пристально оглядела по очереди Ренара и Офелию, как двух провинившихся детей.
– Ну и ну, я гляжу, вы и тут ходите парочкой: где одна, там и другой! Мне ваши игры непонятны, но я знаю одно: когда эта дверь откроется, – (и она ткнула пальцем в золоченую решетку лифта), – мы должны выйти из нее с высоко поднятой головой. Потому что ты, моя милая, вконец загубила свою репутацию. Порядочные девушки не летают сквозь зеркала в покои развратника, пренебрегая другими приглашениями. Последствия не заставят себя ждать! Беренильда просто в ярости, и на сей раз я с ней солидарна. Конечно, я буду тебя защищать, что бы ни случилось, – добавила она уже чуть мягче, увидев, как у Офелии побледнели очки.
Ренар, на какой-то миг забывший о своей чопорной позе лакея, снова встал по стойке «смирно»:
– Если я в тягость дамам, пусть дамы не заботятся обо мне, я не хочу…
– Хватит! – отрезала Офелия. – Мне вовсе не нужен лакей. Зато я предлагаю вам должность помощника. Вы получите жилье, питание и заработок в обмен на ваши советы и суждения.
Офелия слушала себя с ощущением полной нереальности происходящего. Она сказала все, кроме самого главного. Почему же у нее никак не выговаривались единственно нужные слова? Почему она каждый вечер обращалась к знатной публике, состоявшей из ее врагов, но не могла искренне, откровенно поговорить с другом?!
– Очень сожалею, мадемуазель, – ответил Ренар. – Я всего лишь простой лакей. Разве я могу давать вам советы или высказывать свои суждения?