Тайны русской империи

Власть самодержца называется верховной еще и в силу ее надправного, стоящего выше или вне законного положения, именно потому, что она сама является свободной, самостоятельной, независимой и учредительной властью в отношении самого законотворчества. Она — творец государственных законов, потому и не может быть подчинена сама своему творению.

Так, Н.И. Черняев по этому поводу пишет: «Верховная власть потому и называется верховной, что она стоит выше всех других государственных властей и не знает над собой никакого юридического контроля, без нее же не может быть ни государства, ни государственного порядка, ни движения вперед. А между тем нетрудно заметить, что те возражения, которые делаются против русского самодержавия, в значительной степени относятся к верховной власти вообще, которая составляет явление неизбежное и повсеместное во всем сколько-нибудь цивилизованном мире»

^{158}.

«Власть Государя Императора и называется верховной» потому, что «составляет верх над государством. Отсюда и ее название. Поэтому же ее называют, в разных ее проявлениях, властью, стоящей вне и выше закона, сверхъюридической, или надправной, свободной, неограниченной, самостоятельной, независимой и дискреционной, в отличие от власти подчиненной, которая является подзаконной, исполнительной, несамостоятельной, ограниченной, действующей на основании закона, во исполнение закона, согласно закону и в пределах закона» ^{159}

.

У митрополита Филарета читаем: «Царь, по истинному о нем понятию, есть Глава и Душа Царства. Но вы возразите мне, что Душой государства должен быть закон. Закон необходим, досточтим, благотворен; но закон в хартиях и книгах есть мертвая буква, ибо сколько раз можно наблюдать в царствах, что закон в книге осуждает и наказывает преступление, а, между тем, преступление совершается и остается ненаказанным; закон в книге благоустрояет общественные звания и дела, а, между тем, они расстраиваются. Закон, мертвый в книге, оживает в деяниях, а верховный государственный деятель и возбудитель и одушевитель подчиненных деятелей есть Царь» ^{160}.

Но одновременно самодержавная власть действует и по писаному закону, во имя исполнения закона, почему и является защитницей законности в государстве, хотя в то же время в любой момент сама может придать законам необходимый ей смысл и форму.

Поскольку полного совершенства достичь раз и навсегда невозможно и поскольку человек в своей жизни руководствуется чаще всего не юридическими нормами, а нормами конкретными, жизненными, которые то выше средних норм юридических, то ниже их, то и закон не всегда совпадает с нравственною справедливостью, и государь должен иметь возможность восполнять несовершенство юридических законов и устройства государственных институтов. Он обязан своим царским естественным правом действовать, не сообразуясь с тем или иным законом, — особенно в ситуации, требующей чрезвычайных мер, законом не установленных. Но это право должно быть только у монарха, как у верховной власти государства, которая единственно может создавать закон и его отменять.

Изучая систему управления монархического государства, Л.А. Тихомиров прежде всего ставил вопрос о месте в этом управлении самого монарха. Он видел два различных проявления верховного действия монарха. Первое — «по царской прерогативе», второе — «по монархической конституции».

Под действием по царской прерогативе Лев Тихомиров имел в виду особое действие по естественному царскому праву, которое не противоречит обычному юридическому праву, но которое находится вне конкретных его форм (статей) и требуется исключительными государственными обстоятельствами. Юридический закон всегда устанавливает средние нормы законности, но этого часто недостаточно для торжества высшей правды, которому служит монархический принцип. Поэтому монарх как личность, на гарантии его царской совести, должен иметь право действия, не согласующееся с реально существующими в наличии законами, если те не могут поддержать правду на должной высоте. «Царская прерогатива решения по совести поддерживает сознание того, что правда выше закона, что закон только и свят — как отблеск правды. Царская прерогатива действия по совести совершенно неустранима в монархии. Там, где она исчезла — монарха, как верховной власти, уже нет» ^{161}.