«2 августа 1841 г. Село Воробьево.
31-го было рождение матери Мартыновой. Нашел ее в большом горе. Сын ее Николай застрелил мерзавца Лермонтова на дуэли. Как мне жаль бедной бабки его. Всю жизнь ему посвятила и испила от него всю чашу горестей до дна. Жалко и Мартынова. Николай давно в отставке и жил там по-пустому. Теперь сидит в остроге. Лермонтов в последнем письме к Мартынову писал сюда, что он кидал вверх гривенник, загадывал, куда ему ехать. Он упал решетом. Сие означало в Пятигорск, и от того там погиб. Пишет: «Хочу ехать к истинному моему другу, который более двадцати наших русских зарезал и теперь смирный!» Довольно этого, чтобы знать, каков был. Он был трус. Хотел и тут отделаться, как с Барантом прежде, сказал, что у него руки не поднимаются, выстрелил вверх, и тогда они с Барантом поцеловались и напились шампанским. Сделал то же и с Мартыновым, но этот, несмотря на то, убил его».
Кто какие бы оправдания ни находил, но в действительности по отношению к бабушке, души в нем не чаявшей, Михаил Юрьевич всю жизнь поступал бессовестно, с полнейшим пренебрежением к старушке: дескать, ничего, как-нибудь перетерпит, а он будет жить без оглядки, как душеньке заблагорассудится. Дуэль, а следовательно, и гибель поэта стали в конечном итоге предательством самого преданного, самого близкого ему человека. Прав Кикин, как бы нынче ни обличали и ни клеймили его.
Некоторое время близкие опасались говорить Елизавете Алексеевне о случившемся, пока она сама обо всем не догадалась. Потому, как писала ее сестра Наталья Алексеевна Столыпина (1786–1851), «никто не ожидал, чтобы она с такой покорностью сие известие приняла, теперь все Богу молится и собирается ехать в свою деревню, на днях из Петербурга выезжает…».
Впоследствии Е. А. Арсеньева добилась разрешения на перезахоронение останков внука. Посланные ею крепостные мужики привезли прах поэта в Тарханы, где 23 апреля 1842 г. по православному обряду похоронили в фамильном склепе рядом с матерью и дедом.
Не могу не привести яркое описание из книги И. Л. Андроникова «Рассказы литературоведа»: «И вот — низкий свод склепа, и впереди — огромный черный металлический ящик на шести могучих дубовых подкладках, отделенный от нас черной оградой. Металлический черный венок висит в белой нише над гробом, и несколько зажженных свечей прилеплено под сводами в разных местах. И этот теплый свет в прохладном подземелье, и наше мерное дыхание среди могильной тишины еще сильнее заставляют чувствовать величие этой минуты.
— В этом свинцовом ящике, — произносит старик, — запаян другой гроб — с телом Михаил Юрича, и все это находится в таком самом виде, как было доставлено сюда с Кавказа, из города Пятигорска, весною 1842 года…
— Когда Лермонтова убили, — продолжает он, помолчав, — бабушка очень убивалася, плакала. Так плакала, что даже ослепла. Не то чтоб совсем ослепла — глаза-то у ней видели, только веки сами не подымалися: приходилось поддерживать пальцем…»[251]
С Елизаветой Алексеевной случился апоплексический удар, но она после него оправилась. Умерла Арсеньева в 1845 г. и захоронена рядом с внуком.