Тайны смерти русских писателей

В августе 1825 г. резко ухудшилось состояние императрицы Елизаветы Алексеевны. Врачи запретили ей оставаться в столице на зиму, советовали уехать на юг. Покидать Россию императрица отказалась.

Как известно, в последние годы жизни царственные супруги помирились и очень сблизились, потому решили вместе отправиться на юг, но почему-то своей резиденцией избрали Таганрог.

1 сентября 1825 г., ночью, один, без свиты, в открытой коляске Александр I выехал из Петербурга — он намеревался лично проследить за готовностью тракта должным образом принимать его больную жену. По пути император задержался в Александро-Невской лавре, где в его присутствии священноархимандрит митрополит Серафим[79]

 (Глаголевский) (1757–1843) и братия отслужили панихиду неизвестно по кому, после чего монарх уехал.

Через два дня следом за мужем отправилась в путь и Елизавета Алексеевна.

Надо признать, что за время пребывания в Таганроге Елизавета Алексеевна и в самом деле стала гораздо лучше себя чувствовать. Зато Александр I заболел и умер 19 ноября — то ли от малярии, то ли от брюшного тифа, то ли был отравлен, то ли покончил с собой (в любом случае на основании протокола вскрытия покойного крупнейшие медики России отвергли смерть царя по двум первым причинам). Версию об уходе Александра в отшельничество в данной книге рассматривать не стоит.

Останки императора поместили в два гроба — деревянный и свинцовый — и 29 декабря отправили в Петербург. Перевозку организовывал Петр Михайлович Волконский (1776–1852), который письменно сообщил: «Хоть тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо все почернело, и даже черты лица покойного совсем изменились… Поэтому думаю, что в С.-Петербурге вскрывать гроб не нужно».

Погребение императора в закрытом гробу 25 марта 1826 г. было воспринято обществом весьма сложно. Недаром Мария Федоровна весь тот день назойливо и не к месту повторяла:

— Oui, s’est mon eher fils, mon eher Alexandrei[80]

14

Но все это было потом. Прежде всех о смерти Александра I известили Марию Федоровну и великого князя Константина, которого полагали новым императором. Однако в Варшаве, где тогда жил Константин, немедля принесли присягу Николаю. В Петербурге же Николай… принес присягу Константину. Почему? Наиболее убедительная версия говорит о том, что его принудил к тому Милорадович. Он запросил дополнительные доказательства того, что последний сын Павла I и в самом деле отказался от престола, иначе грозил поднять гвардию. Милорадовичу сделать это ничего не стоило. Принципиального генерала поддержал и Государственный совет. Вельможи потребовали подтверждения манифеста лично Константином.

Тогда-то и начались метания младшего Романова — Михаила Павловича — между Петербургом и Варшавой. Константин категорически отказался приехать в столицу!

Тем временем даже Аракчеев был введен в заблуждение, и 3 декабря военные поселения принесли присягу Константину. Впрочем, Алексей Аркадьевич, опиравшийся на военные поселения и артиллерийские части, изначально стал альтернативой Милорадовичу с его гвардией.

Вот в таких условиях 14 декабря 1825 г. произошло неожиданное восстание декабристов. Кстати, впервые «декабристами» обозвала бунтовщиков в пылу раздражения Мария Федоровна-старшая. И прозвище прижилось.

Рассказывать о самом восстании мы не будем. Литературы о нем более чем достаточно.

Отметим следующее. Николай Павлович был заранее предупрежден из Таганрога о наличии заговора в петербуржских войсках. Помимо этого в последние дни ему поступило более десяти донесений о готовящемся бунте. До 14 декабря Николай уже имел поименной список заговорщиков. Однако император предполагал, что ему сообщили лишь о мелких сошках, что заговор составлен высшей аристократией, а не дворянской мелкотой. И именно к бунту аристократии готовился он морально.

В ночь с 13 на 14 декабря Николай собрал командиров военных частей, в которых был точно уверен, и объявил: «Господа, не думайте, что утро пройдет без шума: возможно, что и Дворец будет под угрозой и я не могу заранее принять нужные меры; я знаю, что есть волнения в некоторых полках, но лишь в решающий момент я смогу решить, на какие части я могу рассчитывать: до того времени я не смогу измерить размер зла. Но я спокоен, потому что моя совесть чиста. Вы знаете, господа, что не я искал короны; я не нашел в себе ни нужных талантов, ни опыта, чтобы нести этот тяжелый груз; но если Господь его на меня возложил, так же как воля моих братьев и законы Государства, я сумею ее защитить и никто во всем свете не сможет ее у меня вырвать. Я знаю свои обязанности и знаю, как их защитить; Император Всероссийский в случае нужды должен умереть с мечом в руке. Во всяком случае, не зная, как мы переживем этот кризис, я поручаю вам моего сына. Что же касается меня, будь я императором лишь на час, я сумею доказать, что я достоин этого звания»[81].