Давая телеинтервью, подчас приходится строить фразу и брать интонацию так, чтобы твою мысль не исказили, вырезав какой-либо фрагмент, совершенно ее не передающий. Не всегда это помогает. Помню, репортерша пришла с явным намерением сделать сенсацию на пустом месте. Прочла в Интернете сплетню о том, что Ватикан якобы скоро «разрешит» гомосексуализм. Спрашивает: как относится к этому Православная Церковь? Говорю ей и один раз, и другой, и третий:
– Никаких революций в Ватикане по этому вопросу не предвидится. И Православная Церковь, и Католическая – мы осуждаем гомосексуализм…
В эфире повторили все ту же сплетню, а затем было сказано, что это осложнит отношения Москвы и Ватикана. Ведь православные говорят – и дальше мои слова: «Мы осуждаем гомосексуализм».
В старых версиях программы «Word» предлагалось исправить архиепископа Верейского – на «Еврейского», окормление – на «окропление», насельниц – на «насильниц», диаконов – на «драконов». Сейчас этого нет. Все-таки привыкает народ к церковному лексикону. Журналисты даже выучили слово «ставропигиальный» и довольно грамотно его каждый раз объясняют. Надеюсь, скоро и объяснять не надо будет. И зря говорили в начале девяностых, что никто никогда не осилит церковных терминов, а посему от них надо отказаться в пользу более простых слов. Называть, например, двунадесятые праздники «группой 12»…
Лет десять назад в одной епархиальной приемной встретил средних лет дамочку, буквально пышущую злобой. Несмотря на то что человек я там был посторонний, она набросилась на меня с жалобами на своего настоятеля:
– У нас в приходе революционная ситуация. Верхи прогнили, низы скоро возьмутся за топор. Не уберут настоятеля – все перевернем, все вверх тормашками поставим! До Патриарха дойдем!
– А как революцию-то делать будете? – пытаюсь я обратить дело в шутку. – Как в семнадцатом?
– Да Ленин с нами и близко не стоял! Такое устроим – никому мало не покажется!
– Да что ваш настоятель натворил-то?
– Агрессивный он. И смирения маловато…
Ко мне однажды пришел бородатый старик в поношенном костюме, с большой палкой, как у Деда Мороза. Представился:
– Я Господь, творец вселенной. Вот этими руками создал весь мир. Сейчас должен его спасти. Буду строить космодром в Иерусалиме для летающих тарелок. Из них выйдут мои ангелы, избавят человечество от скверны. Никто другой этого сделать не может – только я, всемогущий, вездесущий, вечный творец.
– А мы-то чем можем помочь?
– Деньгами. Для начала на билет до Иерусалима.
Религиозно озабоченные граждане «достают» и государственные инстанции. Сотрудник Министерства юстиции рассказывал мне, как некто потребовал зарегистрировать «новое религиозное движение» с юридическим адресом: «Звезда Альфа Центавра». Рассудили по закону.
– А вот звезда эта, она ведь вне планеты Земля находится? – спросил чиновник у «пришельца».
– Конечно, вне. Астрономию, что ли, в школе не изучали?
– Да я так, уточнить хотел. В общем, вне пределов Российской Федерации?
– Вы что, меня за идиота принимаете?
– Нет, просто формальную неувязочку надо бы устранить. Если ваш религиозный центр расположен не в России, принесите ма-аленькую справочку из места его пребывания. Там должно быть указано, что ваш центр является юридическим лицом и действует в соответствии с местным законодательством.
Больше «инопланетянин» не появлялся.
В начале девяностых одна забытая ныне японская секта объявила очередную дату конца света. По всей Москве были расклеены афиши с указанием дня и даже часа. В разрекламированное время сектанты собрались «возноситься на небо» во Дворце молодежи – пришло человек четыреста. Мы в этот день отмечали неподалеку защиту диссертации одного приятеля. Подняв несколько бокалов за новоиспеченного кандидата наук, некий мой собрат по священнослужению предложил пойти посмотреть. Сказано – сделано. Войдя во Дворец молодежи, мы сразу же увидели отца Андрея Кураева, который проповедовал в фойе, убеждая не ходить на сектантское сборище. Мы, поприветствовав отца диакона, но не вняв его увещаниям, все же прошли в зал.
Атмосфера там была жуткая. Лидеры собрания кричали со сцены, подпрыгивали, падали, катались по полу. Собравшиеся в зале плакали, визжали. Впрочем, вскоре пробил час «кончины мира». Нисколько не смущаясь, главный сектант взял микрофон и заявил:
– Конец света произошел, пусть даже не все из нас это заметили. Продолжим молиться!
Мой сослужитель, начавший было дремать, поднял голову и пробасил:
– А-а-апять надули!
Народ повалил из зала, плавно обтекая удивленного отца Андрея…
С техникой все-таки нужно обращаться осторожно. Как-то был свидетелем такой сценки в Санкт-Петербургских духовных школах, где во время трапезы студенты читают жития в микрофон через динамики, расположенные в двух залах. Дежурный чтец, листая книгу и попутно переговариваясь с сотоварищами, не заметил, что микрофон был уже включен. Семинарская и академическая братия долго веселилась, когда динамики разнесли такую реплику:
– Вась, а где это житие? Ага… А кто сегодня дежурный помощник инспектора? Модест?