У, гад…
В конце восьмидесятых, когда я работал в «Журнале Московской Патриархии», мне довелось освещать некую миротворческую конференцию. Выступления были довольно скучные, и я нашел способ развлечься: отсоединил наушники от аппаратуры синхронного перевода и подключил их к диктофону, в который заправил кассету с острыми политическими юморесками Хазанова. Потом вообще на время вышел из зала. Когда вернулся на свое место – вижу, сидит в моих наушниках один архиерей. Через пару минут он снимает «уши» и испуганно меня спрашивает:
– У нас что, власть сменилась? Откуда в докладах такая антисоветчина?
К одним нашим православным либералам зашел известный священник из-за рубежа, близко знавший Шмемана и Мейендорфа. За чаепитием, где случилось быть и мне, ему начали жаловаться на беспросветную жизнь в Русской Церкви:
– Блуждаем во мраке, среди диких людей, в клире доминируют обскуранты, будущее ужасно. Кроме горстки избранных, кругом слепые вожди слепых.
Гость послушал и так осторожно, наивно, в тоне «сами мы не местные», попытался возразить:
– Я, наверное, ошибаюсь, но вот я уже немножко поездил по России… Мне показалось, что Церковь – это все-таки положительное явление.
Спорить не решились. В самом деле, не отрицательное же… Но и поддерживать гостя не стали: иностранец ведь, не понимает ничего…
С большой теплотой вспоминаю своего классного наставника в семинарии – архимандрита Георгия (Тертышникова). Это был очень добрый человек, настоящий монах, никак не заботившийся о себе и всю жизнь отдававший своим смиренным трудам. Так и скончался – незаметно, никого не беспокоя и ничего не требуя…
Мог и культурно, застенчиво пошутить. Мы с моим «коллегой» по иподиаконству опоздали на урок. Юноши мы были довольно наглые и все из себя «серьезные». Зашли, извинились. Отец Георгий тем временем начал плавно развивать тему урока:
– А вот знаете, друзья, как иногда церковные слова попадают в светскую лексику? Мы порой этого даже не замечаем! Вот слово «сволочь» – оно же наше, церковное. Произошло, знаете, от слова «сволакивать». Вот иподиаконы раньше ризы для архиерея сволакивали, отсюда и слово пошло, все дальше и дальше, и дошло до наших дней.
И, уже обращаясь к нам:
– Братья иподиаконы, а вы проходите, присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее, не стесняйтесь.
Одна неофитствующая дама написала для «Журнала Московской Патриархии» заметку о церковном празднике: «Светило ясное солнышко, малиново звонили колокольчики, по обители чинно шли батюшки, старушки кормили хлебушком голубочков». Митрополит Питирим, которому дали просмотреть этот материал, наложил на нем предельно краткую резолюцию: «Тьфу!»
В восьмидесятые годы настоятелем единственного тогда в Москве католического прихода был отец Станислав Мажейка – очень пожилой литовец, говоривший по-русски медленно, протяжно, с сильным акцентом. Иногда в проповедях допускал весьма любопытные высказывания. Например, такое:
– Не-екоторые у нас в прихо-оде, то, говорят, что Святая Троица – то Пан Йезус, Матка Боска и святой Анто-оний. То, коне-ечно, пра-авильно. Но-о не совсе-ем.
Общеизвестный список грехов иногда пополняется весьма неожиданными терминами. Вот недавно услышал про «обламывание», то есть, пользуясь языком современной молодежи, доставление неприятностей окружающим. А еще однажды мне сказали про «смиренномордие»…
Отец Димитрий Григорьев рассказывал, как, будучи в Риге юным алтарником, он вместе с другим таким же юношей по ошибке подал протодиакону заупокойную записку среди заздравных. Вот тот и прочел – громко, звучно:
– Петра, Марфы, Сергия… дураки, собаки.
Читал однажды записки на молебне. «Иоанна, Георгия, Елены…» И вдруг: «Торжественное обещание пионера Советского Союза. Я (фамилия, имя), торжественно клянусь жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия»… Думаю: что за наваждение? Догадался перевернуть листок бумаги – на обратной стороне написаны имена. А та, что мне положили, была когда-то обложкой советской школьной тетради.
В конце восьмидесятых возил по Москве гостя – пожилого лютеранского пастора из Швеции. Тот попросил показать ему старообрядческую службу. Мы рискнули посетить поморскую общину на Преображенке. Войдя в храм, пастор через меня как переводчика вежливо поинтересовался, можно ли постоять послушать. Ему ответили: «Стойте, слушайте, только не молитесь». Я честно перевел. Пастор надолго задумался.
Одна моя знакомая любила повторять: «Если бы я родилась лет сто назад, я бы бомбы в царей кидала. Но я родилась в наше время, и поэтому я монархистка». Такие вот парадоксы диссидентского сознания.
Владыка Никон (Фомичев) часто говорил: «Хочешь нажить себе врага – сделай ему доброе дело».
Святейший Патриарх Пимен нередко повторял поговорку: «Где голосок – там и бесок». По-моему, это относилось не только к людям с певческими талантами.